...В некоторые двери я заходить наотрез отказывался.
Например, увидев мальчиков в обтягивающих трико, которые наравне с девочками делали какие-то па перед зеркалом у балетного станка, я попятился и с ужасом закрыл лицо руками.
* * *
Так мы прошли кружок английского языка, кружок бальных танцев, зоологический, астрономический...
* * *
– Ну все, – в один прекрасный вечер сказала мама, которой осточертели эти бесплодные хождения. – Или сейчас, или никогда.
– Мама, – сказал я. – Можно, я сам?
– Ты? – изумилась мама. – Ты сам?
– Да. Сам. Честное слово.
Мама изумилась и не поверила. Однако у нее не было другого выхода.
– А как я тебя найду? – недоверчиво сказала она.
– Посиди здесь. Почитай книжку. Через полчаса я к тебе выйду.
Она пожала плечами, в очередной раз сняла зимнее пальто и уселась штудировать очередной химический талмуд.
Последние полчаса своей неудавшейся творческой биографии я решил провести так, чтобы не мучить себя и других.
Я просто слонялся по коридорам и рассматривал все подряд.
* * *
Странное, признаюсь вам, дорогие читатели, испытал я чувство!
Пожалуй, можно сказать и так – это было чувство, с которым я тогда встретился и уж больше никогда не расставался в течение всей своей жизни!
Вокруг меня бегали какие-то глупые накрашенные девицы из театрального кружка в пышных платьях до пят и в оцарапанных лакированных туфельках. Проносились полуголые взрослые девушки из кружка бального танца, украшенные черными мушками и конскими хвостами. Пятилетних детей, одетых в настоящие фрачные пары и концертные платьица, со скрипочками и флейтами в руках, вели на сцену возбужденные, дрожащие от волнения родители. На чердаке, среди сломанных кресел и шкафов, пили портвейн, закусывали колбасой и пели песни под гитару члены клуба интернациональной дружбы. Это они отмечали день юного героя-антифашиста. Раскрасневшуюся девочку в черном свитере страстно целовал в углу какой-то мальчик в черном свитере. Я сразу догадался, что эти двое как раз и будут изображать героев-антифашистов на сцене.
Пел хор, играл рояль, пианино и скрипки репетировали трио, глухо топали в такт участники ансамбля народного танца, орали из-за дверей концертмейстеры и хореографы, в кружке английского языка нестройными голосами разучивали старинную шотландскую песню.
Я слонялся по коридорам с блаженной улыбкой и думал про то, что мне нравится все это вместе и совершенно неинтересно все это по отдельности.
Я всему сочувствовал, со всеми радовался, всех любил – но не хотел входить ни в какую, абсолютно ни в какую дверь! Это было как на чужой елке, когда тебе до слез нравятся все дети, но, уходя, ты ловишь себя на том, что никто из них к тебе не подошел, а подружиться сам ты попросту постеснялся.
