Раз! И лопнула первая блестящая нитка. Раз! И лопнула вторая. Под расползающейся материей выступил серый рыхлый картон. Одна за другой рвались нитки. Обрезки картона выпирали из-под рваного материала.
В доме стоял горький, противный запах яичницы. На кухне громко орало радио.
Я с наслаждением докромсал погоны и пошел на кухню.
Там стоял дядя Матвей в парадной майорской форме. – Я в парк Горького иду! – весело сказал он. – На чертовом колесе катался?
Я сунул обрезки в помойное ведро и посмотрел ему в глаза.
А потом постарался улыбнуться. Как учила меня мама.
Ночью к нам иногда приходил дядя Юра.
Сначала он несколько секунд стоял в прихожей. И только после этого говорил свое всегда одинаковое:
– Сима дома?
(«Ни здрасьте, ни вообще, – частенько сердилась мама. – Сима дома? Сима дома? А меня как будто тут нет».)
И когда папа наконец появлялся, дядя Юра говорил ему с большим глубоким чувством:
– Привет, Сима!
Папа здоровался с ним обязательно за руку, и дядя Юра тогда наконец расслаблялся и говорил довольно весело:
– Привет всем братцам-кроликам!
– Ну привет, привет, – ворчливо отвечала ему моя мама. – Есть будешь?
Дядя Юра кивал и шел мыть руки. А мама вздыхала и шла на кухню.
Дело в том, что дядя Юра был полностью несчастным человеком. Милиция не разрешала ему жить дома с тетей
Розой. Это была какая-то глупость, которую я никак не мог понять.
– Мама, – говорил я частенько, – ведь дядю Юру уже освободили из лагеря?
– Да, освободили, – кивала мама. И тут же она начинала совершенно непроизвольно хихикать и отворачиваться, чтобы скрыть свой глупый неуместный смех. Дело в том, что я не знал, что такое лагерь, и когда родители в первый раз сказали мне: «Дядя Юра пришел из лагеря», я деловито переспросил:
– Из пионерского?
Эта история настолько нравилась моей маме, что она рассказывала ее всем кому ни попадя и даже по несколько раз.
При этом она делала вид, что забыла, кому она ее уже рассказывала, а кому нет, и начинала рассказывать по новой, настолько ей нравилась эта история. Например, тете Розе она рассказывала ее раз шесть, и тетя Роза давно уже даже не улыбалась, а только сидела тихо и смотрела куда-нибудь в окно, когда мама вновь начинала ее веселить этой историей.
Не то чтобы мама моя была таким нечутким человеком. В данном случае все было гораздо сложнее.
Теперь я дорасскажу, почему дядя Юра ночевал у нас, а не у тети Розы.
В Москве после лагеря ему было жить нельзя. В Подмосковье можно, а в Москве нет. Но поскольку дядя Юра очень любил тетю Розу, мою двоюродную сестру Лариску и вообще хотел хоть немного побыть дома после «пионерского лагеря», то иногда приезжал к ним и даже оставался на пару дней.
