– А как бы вы, Петр Васильевич, посмотрели, если бы мы вас выписали? Сколько могли, мы вас подлечили, сейчас ваши дела получше, – ну что вам в духоте тут валяться?
– Так, стало быть, как… мне домой?
– Ну а куда еще? – рассмеялся Виктор Валентинович; то неловкое, что ему мешало, оставило его, он глядел на Петра Васильевича теперь прямо, совсем ясным взглядом. – Если, окажем, самочувствие ухудшится, вернется к вам старое – опять приедете, опять вас подлечим…
– А операция…
– Она не нужна. Это я ведь так, предполагал… Подготавливал вас на этот случай.
– Значит, обошлось?
– Считайте так.
– Фу-у-х! – Пот выступил у Петра Васильевича на лбу – как полтора месяца назад, в этом же кабинете, когда Виктор Валентинович приказывал ему ложиться в больницу. – А ведь как я переживал это дело… Поначалу даже бессонница напала!
– Через месячишко приезжайте показаться. Посмотрим вас в порядке профилактического наблюдения. Режим – побольше на воздухе, побольше витаминов – овощей, фруктов…
– А насчет работы? Как мне теперь – чего можно, чего нельзя?
– Силы вам сами это покажут… Конечно, берегитесь, никаких чрезмерных напряжений… Значит, против выписки возражений нет? – Виктор Валентинович приподнял со стола больничное дело Петра Васильевича и подержал его в руке на весу, как бы в ожидании, что с ним делать, в какую сторону отложить, – к тем ли, кто уже вышел на волю, или к тем, кто еще в стенах больницы.
– Да что ж тут спрашивать? Домой! Да мне во сне это каждую ночь снится! – Петр Васильевич не заметил, как поднялся со стула, – какая-то посторонняя сила его подняла.
Проститься с больницей хватило полчаса.
Кастелянша выдала ему из кладовой одежду – измявшийся в узелке, на полке, костюм, который Петр Васильевич настолько уже позабыл, что взял в руки как чужую, незнакомую ему вещь, ботинки, плащ.
Он переоделся, чувствуя какой-то особый прилив сил, будто в два раза стал здоровее от одного того, что выписывается и сегодня опять будет дома. Сердобольные нянечки хором советовали ему зайти на кухню, поесть обед, подкрепиться в дорогу – ведь ему полагается, на него сегодня готовили. Но нетерпение гнало Петра Васильевича, он отказался. Не сумел только избавиться от котлеты с куском хлеба, которую завернула в газету одна из нянечек и, уже догоняя Петра Васильевича, сунула ему на ходу в карман плаща.
С плащом в руке он вышел на солнцепек, в жару июньского дня. Постоял, глядя на домики райцентра среди пыльной зелени садов и огородов, на темно-бурые крыши, телевизорные антенны, на светло-серый корпус завода железобетонных строительных конструкций в стороне станции, что заметно подрос за время, пока он лечился в больнице. Голова его слегка кружилась: он отвык от простора вокруг себя, от далеких горизонтов, от свободы ничем не связанного, ни к чему не прикрепленного человека.
