Аксель скользящим прыжком устремился к нему и, поборов страх и отвращение, сотни тысяч лет питаемое человеком к костям себе подобных, обхватил скелетика за холодные шероховатые рёбра. Рванул к себе — и тут же его оплели невидимые, беспощадные нити, которые слегка вибрировали, но из которых было бесполезно вырываться. Теперь уже оба обречённых — человек и скелет, один ногами, другой — головой вперёд втягивались в неторопливую пасть бутона…В последний миг, уже совсем не соображая, что он делает, Аксель поднял немеющую голову, взмолился: «Дедушка!» — и знакомое лицо с тревожно выкаченными глазами и густыми усами возникло перед его внутренним зрением. Гуго Реннер пылал гневом! Таким Аксель его ещё никогда не видел, но, подчиняясь хлынувшей в него силе, сам подвинулся к бутону на последние сантиметры и прохрипел в ледяную космическую мглу то, что затем мгновенно изгладилось из его памяти:
Нарушив Кодекс первых двух Сторон,
Ты, наглый трал, закрыться принуждён!
Блеснув голубой вспышкой, бутон лопнул, рассыпавшись на тысячу ледяных огней, а Аксель уронил голову в песок и на несколько секунд уснул от крайнего изнеможения. Секунд или долгих часов?..
Когда он очнулся, скелетик сидел прямо над ним, опершись руками на песок и, не пытаясь бежать и чуть склонив набок череп, разглядывал его.
Акселя пробрала дрожь. Это было страшнее всего — мирно сидеть вдвоём на вечернем пляже, будто два дружка…
«Может, я умер? — подумал он. — Я ещё не взрослый, вот и прислали за мной…такого же». Он попытался вскочить, но слабость заставила его со вздохом упасть на колени. Тогда скелетик, тоже, казалось, сделавший над собой усилие, подхватил его под мышки и легко, как пушинку, (видно, он был раз в двадцать сильнее Акселя) сунул в шезлонг. А сам остался сидеть у его ног, чуть откинувшись назад и с любопытством продолжая осмотр.
— К…кто ты? — выдавил Аксель, в свою очередь склонив набок тяжёлую голову, чтоб легче было смотреть на этакое.
— А сам не видишь? — резонно ответил скелетик на чистейшем «хохдойч», да вдобавок голосом Акселя — только не тихим и хриплым, а свежим и бодрым. — Смертёнок! То есть, у меня, конечно, есть имя, но сказать его тебе я не могу.
— Умм… — промычал Аксель, борясь с растущей головной болью и тошнотой. — М…но ты мог бы…говорить каким-нибудь… другим голосом?
— Нет. Тебе не нравится твой голос?
— Нравится. Но…мм… — Он хотел закончить: «не от тебя», однако воздержался. — Спасибо, что помог.
