Кругом было темно и тихо. Рядом — ох, хорошо-то как! — мерно дышала Кри, уткнувшись носом в подушку. В окошко лился лунный свет: видимо, Шворк предпочитал ночевать на свежем воздухе и улёгся на склоне горы. Аксель вытер покрытый испариной лоб и откинулся на подушку, размышляя над тем, что ему только что привиделось. Дедушка хочет ему помочь, это ясно. Но почему именно он? Почему не мама и не папа? Разве они любят его меньше, чем дед, который его даже никогда не видел? Да нет, дело, конечно, не в этом, а просто дедушка может помочь лучше. Чем же таким он отличается от родителей? Аксель вынужден был сознаться себе, что родители ни разу после его рассказа о несчастье не заговорили с ним о Шворке. А по некоторым словам, которые они осторожно роняли в беседе друг с другом, мальчик понял, что им звонил полицейский врач. Наверно, сказал им, что у него, Акселя, не все дома. Но и без этого папа наверняка бы не поверил. А мама? Может быть… Вот дедушка, тот поверил сразу, и знает, как выручить их из беды. Аксель не мог объяснить, откуда у него такая уверенность: главное, что она была.
Он спрыгнул на дорожку, сбегал босиком к рюкзаку и нашёл в просторном накладном кармане дедушкину тетрадь. В брюхе у Шворка стояла темень, полоска лунного света была на сей раз чересчур узкой, но какие теперь проблемы? Аксель даже не стал доставать карманный фонарик, а быстренько наколдовал себе низкий торшер с длинной изогнутой шеей и чёрным абажуром, специально для чтения в постели, и, удобно подоткнув себе подушку за спину, открыл тетрадь. На первой странице выцветшими чернилами было выведено: «Гуго Реннер. 2 августа 1965». Пониже мелким витиеватым почерком стояло: «Я умру ровно через двадцать пять лет». А ещё пониже был перечёркнутый крест-накрест рисунок, да такой, что у Акселя захватило дух: он боязливо оглянулся и, как маленький, укрылся с головой одеялом, надеясь, что всё это сон, и жить с этим открытием дальше не придётся. Но он не спал, и через минуту пришлось откинуть одеяло и поднести страницу поближе к беспощадному свету торшера. На него опять смотрела морда из телевизора, и то, что она была перечёркнута, не делало её менее выразительной и страшной. Дедушка был мастер рисовать, а сама морда пылала яростью: скалила зубы, топорщила стручковидные уши и явно пыталась сказать что-то вывернутым наизнанку кончиком носа. Никакого экрана вокруг неё не было, она просто была нарисована посреди чистого листа. Потрясённый Аксель ещё раз оглянулся вокруг, но кругом была только тишина и темнота. Он покосился на Кри: та лежала тихо, как мышка. Вот это да! Что дедушке знакомо такое исчадие — это ещё, пожалуй, не так удивительно: видно, подобные существа давно вяжутся к людям. Но как можно точно знать дату своей смерти? Память услужливо подсунула мальчику единственно возможное объяснение, идущее из множества прочитанных и услышанных сказок: дедушка Гуго продал душу чёрту, и тот отмерил ему жизненный срок, а платить-то, конечно, не хочется, вот дедушка с горя и нарисовал своего врага униженным и обманутым. Только вот не очень похож Гуго Реннер на человека, который способен стакнуться с чёртом… «Я разберусь, в чём тут дело, — твёрдо пообещал себе Аксель. — Я прочту эту тетрадь от корки до корки. Но позже. Завтра мне понадобятся силы. Сейчас я хочу только узнать, что говорил мне дедушка этой ночью. Я должен всё пролистать и найти стих, который начинается со слова „Иди“».
