— Ну, за первую гастроль, — говорю я. — Чтобы все у нас было супер.
Мы чокаемся.
Дверь из вагона открывается. Выходят бородатый мужик с подругой.
— Ой, сколько вас тут много… — Мужик улыбается. — А чего вы, ребята, здесь пьете? Мы в вагоне пьем, а сюда только курить выходим… — Он щелкает зажигалкой, прикуривает себе и подруге. Красноватое пламя освещает лица.
— Нам здесь, по ходу, удобнее, — отвечает Клык.
— Ну, вы смотрите, как вам удобно… Это не наезд, вы не подумайте. Наоборот, я говорю, как лучше, комфортнее. А что в этих поездах всегда пьют, — это факт. Русскому человеку путешествие из Москвы в Петербург всегда трудно давалось… Надо его чем-то скрасить…
— Не плачь, Мишутка, алкоголизм — не шутка, — негромко напевает Алина.
— Шутка, — говорит мужик. — В том-то и дело, что шутка. Такого понятия нет вообще — «алкоголизм». Это врачи придумали, чтобы к ним больше народу ходило — кодироваться там и так далее. Заговор, короче. «Дело врачей».
Леха дремлет, сидя на корточках. Алина давно ушла спать. Я и Валя, прижавшись носами к стеклу, наблюдаем пейзаж: какой-то поселок, в нем несколько пятиэтажек и много одноэтажных деревянных домов.
Курт и Клык спорят.
— Говно твой «Сектор газа», — говорит Курт. — Это не панк, а профанация. Не, даже не профанация… Спекуляция это, вот что. Дебильные тексты. Для идиотов. А панка там… Одна форма. Только и всего… Потому что это — сильная форма… Она для всех. Все понимают. И у кого две извилины, и интел… интеллектуалы…
— Зато «Сектор» — это весело, прикольно. Я, блядь, ненавижу русский рок. Там одни понты… Выебон, короче… Все серьезно — просто пиздец… Кинчевы, Шевчуки, говнюки…
— Я от них не особо… в восторге. Но там вообще идея… Что-то говорят… А «Сектор» твой… Один тупизм.
— Ни хера не тупизм. Это прикольно, а не тупизм… Нормальная музыка.
— Ну, если нормальная, то хорошо. Не хочу говорить… про это.
— Ну и молчи, я не заставляю… Ладно, типа, по домам? Мне еще линзы снять…
Дергаю дверь туалета — открыто. Я и Валя заходим, хватаясь за раковину, чтоб не упасть. Оба — упитые в сопли.
Я закрываю дверь изнутри. Мы целуемся. Я опускаю стекло — залетает морозный воздух. Мимо пролетает переезд с красной моргающей красной лампой. У шлагбаума стоит фургон.
Я сую руку Вале под юбку. Она говорит:
— Подожди… Надо выбрать… место, короче. Что, стоя, да?
— Давай стоя. Не на унитаз же садиться.
— Окно закрой… Холодно.
* * *
За окном — пасмурно и светло. Поезд катится мимо серых заборов, заводских корпусов с разбитыми стеклами, груд металлолома. На заборе выведено красной краской: «метизы 485-24-19». Наша тусовка вся еще спит, кроме Лехи — он читает книгу, обернутую газетой. Бородатый мужик спит, голова на плече подруги. Мужеподобные девушки спят, прижавшись друг к другу. У меня — жесткий бодун. Осталась, правда, бутылка портвейна — похмелиться, когда приедем.
