— Нет, скорей, разделяющие определенную идеологию. «Антибуржуй-фест» называется.
— Такую идеологию мы тоже разделяем, — говорю я. — А вообще, туда вписаться реально? И что, надо билеты выкупать?
— Вряд ли. А насчет реально, нереально… Нет ничего нереального.
* * *
Гримерка. На сцене лабает группа. Слышно их плохо, звук в клубе убитый. Перед началом феста звукач укурился «травой». Стас, организатор концерта, бегал, орал — не помогло.
Курт разговаривает с парнем — в очках, стриженный налысо, только сзади оставлен пучок выкрашенных в красный цвет волос.
— Сартр — совершенно другой тип экзистенциализма, чем Шестов, — говорит парень. — Он — активный, действенный экзистенциалист. А Шестов — созерцатель и наблюдатель.
— Ты хочешь сказать, как Камю? — спрашивает Курт.
— А причем здесь Камю? Мы, кажется, говорим про Сартра…
Я спрыгиваю со стола, выхожу из гримерки, двигаюсь по коридору. Прислонившись к стене, целуются парень и девушка. Еще одна девушка сидит на полу, положив голову на колени. Из ноздри свисает сопля. Ко мне подходит упившийся в жопу чувак.
— Джим, слушай, Джим…
— Я не Джим.
— Хуйня, Джим ты или не Джим. Мелочью не поможешь?
Я сую руку в карман, достаю пару рублей и «желтую» мелочь.
— На, держи.
— Спасибо.
Перед сценой с задником «Антибуржуй» слэмуют, едва не падая при столкновениях, десяток подростков. Еще человек тридцать столпились у стен. Большая часть их не смотрят на сцену.
Туалет. В писсуаре, в красноватой блевотине плавает бычок. Из крана в раковину течет тонкая струйка воды. Я расстегиваю штаны.
Захожу в гримерку. Чувак с красной прядью говорит:
— Не надо мне только про Летова. Заебали меня им уже. Всем он вдруг нравиться стал — просто пиздец какой-то.
— Ну так что, что нравиться стал? — говорит Курт. — Что, по-твоему, в этом плохого? Во-первых, не всем, и даже не многим. А во-вторых, если что-то нравится не только тебе и твоей тусовке, то, значит, уже все, говно? Так получается, да?
— Ничего не так. Не надо, пожалуйста, передергивать. Я тебе только сказал, что Летова я не люблю, что он — проститутка…
— Не, Макс, я тебе сейчас точно въебу. Ты выбирай выражения, ладно?
— Я говорю то, что думаю. Можешь делать что хочешь, можешь бить меня, можешь убить меня на хуй, но это ничего не изменит.
— «Нас невозможно изменить, нас можно только уничтожить»?
— Ага.
— Пошел ты, бля, в жопу, Макс. Ты завел всю эту пургу только лишь для того, чтобы понтонуться, показать, что у тебя насчет всего особое мнение. Разве нет? То сам говорил, что Егор — самый настоящий из всех живущих, то вдруг наоборот…
