Дочь обмана и лести, реклама, есть одна их первооснов еврейского могущества. Гений рекламы, кажется, ещё более присущ израильтянам, чем гений лести. Во всяком случае, они подняли её на степень совершенства.
В таком виде, как её применяют евреи, реклама есть дивное искусство овладевать мыслью через глаза и уши, подавлять разум криком и гвалтом, сбивать с толку сообразительность, вообще огорошивать неуловимыми сочетаниями в нарочитом калейдоскопе лукавства.
Многошумная и увёртливая еврейская реклама подчиняется, однако, трём принципам. Надо, во-первых, трезвонить во всю; затем надо бить удар за ударом, не переставая, и, наконец, необходимо колотить повсюду одновременно.
Что же касается методов и средств, то разнообразие исключает саму мысль о их перечислении. Как бы то ни было, финансист, купец, медик, изобретатель et tutti quanti обязаны ей, каждый своими лучшими успехами и главной добычей золота, которое ухитрились собрать.
Впрочем, реклама — не последнее слово газетной премудрости.
За рекламой следует высший курс еврейской журналистики, именуемой шантажом.
Трусы, низкие интриганы, вообще те, кто ещё плавает мелко, те действительно живут рекламой. Люди же, вполне освободившиеся от стыда, отважные евреи — кормятся шантажом.
On ne meurt plus de honte en се temps, on en vit!
«Один издатель большой газеты, — рассказывает Дрюмон, — и из почтенной фамилии, блестящий собеседник и радушно принимаемый в салонах умница, любил в кругу приятелей поболтать о своём житье-бытье. «Есть две системы, — говорил он, — реклама и шантаж. Со своей стороны, я считаю унизительным и презренным злоупотреблять доверием публики посредством лживых реклам и разорять отца семьи, полагавшегося на то, что я пишу. Что же касается рекламы, то она совсем не внушает мне такого отвращения. Я нахожу вполне естественным заставлять пиратов делиться со мной их призами».
И наш герой поступает, как говорит. Это именно он оборудовал дельце, ставшее притчей во языцех.
Он сорвал с «Панамы» 160.000 франков в один приём.
«Евреи, — продолжает Дрюмон, — завели у нас нравы бедуинов, и если вы хотите уразуметь положение нынешней прессы, то необходимо вообразить себе ряд сцен, которые могли бы составить превосходную социальную пантомиму для театра «Chat Noir».
Благодаря рекламе, вовлекшей ротозеев в западню, биржевик, учиняя баранту, «перехватил у своих ближних малую толику барашков». Он идёт в путь-дорогу со своей добычей, однако же, не без страха, так как ему предстоит миновать теснины Атласа, то бишь линию бульваров (здесь главным образом помещаются в Париже редакции газет, в большинстве, разумеется, еврейских). Здесь он и даёт выкуп.
