Слабостей за ним не водилось. Как большинство воинов, он не выносил бездействия, но непреклонностью, с которой он не обращал внимания на боль от старых ран, барон превосходил почти всех своих товарищей. Каждый день он выезжал верхом, когда мог, а когда нет, нервно расхаживал по замку. С тех пор как у него перестало хватать сил на то, чтобы размахивать мечом в бою, он обратился к турнирам при королевском дворе, и участвовал в них, служа своему сеньору с той же холодной решимостью и бесстрастием. Воистину, многие имели основание говорить, что доблесть его порой переходила пределы разумного. Мало кто помнил, когда барон в последний раз от души смеялся. И никто не мог похвастаться тем, что когда-нибудь видел его плачущим.
Если у него, как у всякого человека, и были слабые места, то о них ведал лишь Господь Бог и он сам. Некоторые из тех, кто близко его знал, попроси их кто-то назвать возможные бреши, которых барон не мог не иметь в своей защите, указали бы на его кодекс чести, от которого он не отступил бы ради собственной выгоды. Другие, скорее, сказали бы, что его слабость — в горячей преданности королю, друзьям и семье. Но если бы кто-то передал ему эти слова, он бы только улыбнулся и покачал головой. Для него самого его главной слабостью была любовь.
После смерти горячо любимой жены почти пятнадцать лет назад он утратил способность переносить любые уколы в сердце. Физическая боль от меча или булавы в разгар боя была ничто в сравнении с болью, испытанной им с потерей жены или возможным предательством в любви. Вот почему он гнал от себя это чувство с суровостью Цербера, трехголового пса, стерегущего врата ада.
Но бывали и исключения. Внук Адама знал, что дед его любит. Впрочем, шестилетний мальчик мало чем мог ранить его, — разве что умерев. Адам мгновенно всполошился, потребовав, когда тот заболел, лучшего врача, чья репутация опиралась на прочное основание фактов, а не на слухи. Собственным сыновьям он тоже, бывало, показывал, насколько они ему дороги, потому что ему с ними повезло. В детстве Хью и Роберт всегда были послушными и преданными отцу. Они и выросли хорошими людьми.
С Элинор вышло иначе. Хотя он с самого рождения любил ее больше других детей, но после смерти жены, которая умерла, когда девочке было шесть, он больше не мог смотреть на дочь и не видеть своей обожаемой Маргарет. Какую бы радость он ни испытывал при виде Элинор, следом барона настигала свежая боль утраты, воспоминание об умершей в родах жене. Так любовь, которую он питал к дочери, превратилась в чувство, которого он больше всего боялся, в его главную слабость, причем такую, которую он тщательнее всего скрывал. И прежде всего от Элинор.
