Темень поглотила все вокруг. Даже небо было черное, как бездонная яма. Красные огоньки на буровой, как далекие звезды, светились беспомощно, - они всегда так светятся в сырую погоду. Над шоссе блекло отсвечивали тучи, отражая свет, который падал на них от автомобильных фар.
Кто-то прошел совсем близко.
- Отдыхаем, Андреевич? - послышался голос Рослика.
- Вышел на минутку перед сном...
Алесич встал, делая вид, что собирается в вагончик. Даже сделал шаг или два. Увидев, что мастер исчез в темноте, остановился. В вагончике, где жила Катя, смутно обозначилось завешенное тюлем оконце. Огляделся. Никого. Только слышно, как натужно гудят дизели. Пахло сырой привядшей травой. Алесич подошел к вагончику Кати. В двери не стал стучать, толкнул их рукой. Чуть скрипнув, они отворились. Туманный столб света упал на землю. Алесич снова запер двери, повернул ключ. Замок громко щелкнул, точно в нем лопнула пружина. Катя в белом халате стояла у стола и резала хлеб.
- Добрый вечер... - Запнулся. Хотел назвать Катю по отчеству, но не знал, как звали или зовут ее отца, а назвать только по имени постеснялся.
- Добрый вечер, Иван, - сказала она так просто и обыденно, с такой улыбкой на лице, что Алесич сразу почувствовал себя как дома. - Раздевайся, проходи. Вот посидим, поговорим, а то ведь и говорить можно разучиться. - И, подождав, когда он снимет пиджак и повесит на спинку стула, исчезла за ширмой, которая разделяла вагончик на две половины.
На столике возвышалась бутылка вина и пара бутылок минералки. Но ничего, можно и не пить. Разве только сама захочет. Для храбрости. Тогда не откажешься.
Ширма всколыхнулась, оттуда вышла Катя в коротком, выше колен, зеленом платье, в туфлях на высоких каблуках. Сейчас она казалась более стройной, выше ростом. Лицо побледнело, серые глаза потемнели - или они казались такими оттого, что в вагончике было мало света. Черные волосы, раскинувшись густым снопом на плечах, сдавалось, оттягивали своей тяжестью голову назад. Катя подобрала платье, накрыв им табуретку, села. Сразу же взяла вилку и начала раскладывать закуску по тарелкам. Ее руки медленно плавали над столиком. Она говорила тихо, чуть не шепотом, подчеркивая этим то волнующее, таинственное, что было в этой их встрече.
- Я заметила, что ты не поехал на выходной. Подумала, некуда ехать. Вижу, грустный всегда. Думаю, горе у человека... А тут воду горячую просишь. Я и сомневаться перестала. Знаешь, раньше мне все люди казались одинаковыми. А как случилась со мной беда, то я будто сняла темные очки. Вижу всех одиноких, несчастливых. Тебя жалко. Почему, я и сама не знаю. Но я хотела не об этом. Я не знаю, как и благодарить тебя, что помог избавиться от штангиста. Как подумаю, что ночью снова будет стучать в двери, хоть на кухне ночуй. А с той ночи его не было. Письмо только прислал. Мол, убедился, что не зря подозревал, жалею, что раньше не разглядел тебя... Пишет, что я предательница по природе. А мне кажется, он просто искал зацепку, чтобы бросить меня, а самому остаться чистеньким. И нашел, - она вдруг обиженно всхлипнула, вскочила, бросилась за ширму, но скоро снова вернулась, села и дальше рассказывала уже спокойно, сдержанно. - Поверишь ли, у меня за всю жизнь, кроме него, никого не было. А теперь, может, и не будет. Страшно подумать, что тебя еще кто-нибудь может так обидеть...
