- Бригадир? В первой бригаде у нас этот... такой высокий... я его знаю, только забыла фамилию...
- Забыла фамилию... - Розанов в сердцах плюнул. - Она забыла фамилию бригадира первой бригады! Сколько времени ты здесь секретарем? Пятый месяц? Хороший секретарь! Замечательный!
- Товарищ Розанов! - закричала она. - Честное слово, я не могу работать! Я писала в райком - они не хотят снимать. Ей-богу, я совершенно не в состоянии что-нибудь делать. Я здесь пропадаю. Я работница районного масштаба...
Розанов большими шагами пошел к автомобилю, где Хоменко жевал хлеб и шофер спал, примостившись на двух передних скамеечках.
Она бежала за нами.
- Поехали! - решительно сказал Розанов.
Громадные вязы шумели вдоль прямой улицы скучного немецкого села. Возле правления обедали несколько человек - ели кашу. Но стол был покрыт серой скатертью и серая соль насыпана в вазочки грубого, деревенского стекла.
Она говорила:
- Товарищ Розанов, вы не беспокойтесь, я это все сделаю. Можете не сомневаться. Все будет в точности сделано.
- Ну, - сказал Розанов и вдруг обаятельно улыбнулся, - у вас тут, кажется, где-то вишни растут? Не угостишь ли нас... фунтика два?
- Вишни?.. Да, да! Сейчас.
Она еще пуще засуетилась и послала мальчишку в сад нарвать нам вишен.
- Сейчас вишни будут... сейчас, сейчас...
- Только поскорее, а то нам некогда.
Шофер завел машину.
Возле автомобиля остановилась старуха с клюкой и красным, вытекшим глазом. Она стала что-то злобно кричать по-немецки. Язык немцев-колонистов трудно понять. Мы попросили секретаря перевести. Она нам перевела. Старуха жаловалась, что два старика, с которыми она живет, съедают ее обед, и требовала, чтобы этих стариков строго наказали. Ей было лет восемьдесят пять. Ее седые волосы развевались. Она стучала на нас палкой и грозила кому-то вдоль улицы, вероятно, тем вредным старикам.
- Сумасшедшая старуха, - сказала секретарь.
- Где же твои знаменитые вишни? - нетерпеливо сказал Розанов.
- Сейчас, сейчас будут!
- Нам некогда. Пошел!
Шофер двинул автомобиль. Мы поехали.
Она несколько шагов бежала за нами.
- Сейчас будут вишни! - кричала она.
- А ну тебя с твоими вишнями! - сказал Розанов, и мы выехали из села.
Присматриваюсь к Розанову. Иногда он сидит в белой косоворотке за столом, думает. У него сияют небольшие голубенькие глазки. Большой круглый череп. Ему тридцать два года, но он широко лысеет.
Тогда мне кажется, что вот-вот его рубаха пропотеет на спине, шея станет старчески грубой, черной и пористой, как пробка, череп - лысым, как у апостола, и весь он станет стариком плотником, таким самым, каким был его отец.
