Понимаю, что он никуда от меня не уйдет. И это плохо, очень, очень плохо для него. Потому что я его сейчас убью. Я вяло схвачу его за отворот рубашки и дерну ее вниз, его голова послушно нагнется, и я правой рукой зажму ее у себя под мышкой. Он будет слабо трепыхаться, но ни один крик не вырвется из его рта. Левой рукой я сожму запястье правой руки, делая хватку еще крепче, и дерну это стальное кольцо своих рук, словно пытаясь оторвать ноги Артура от земли и закинуть его себе на плечо. Я услышу хруст его ломающихся шейных позвонков, отпущу его, и мертвое детское тело упадет на траву.
Я очень ярко вижу, представляю себе, что мне кажется — я уже сделал это. Меня охватывает такой ужас, что из шорт по ногам начинает течь горячая моча. Но Артур не смеется. Он наконец обретает свободу и, громко голося, бежит к дому. На рев из некоторых окон выглядывают лица взрослых и детей, но они не видят ничего неожиданного или плохого — просто один мальчишка в мокрых шортах стоит на газоне, а от него убегает другой. Наверное, они играют в салки.
Та давняя история особого продолжения в последующие летние дни не имела. Во всяком случае, я ничего такого не помню. Мы даже с Артуром помирились, но с тех пор он меня не задирал. Ничего странного, скажете вы. Мало ли что бывает при детских шалостях, и не надо глубоко копаться в переживаниях малолетнего мальчишки. Вы правы, мой внутренний оппонент. Ничего странного, ничего особенного. Просто шероховатость, зарубка, о которой вспоминаешь Только тогда, когда гладишь ладонью полированный стол.
Эта сценка долго висела у меня в шкафу, невостребованная, но совсем не выцветшая, не побитая молью, совсем почти новенькая и пугающая. Первый флажок, помечающий долгую, извилистую, сумасшедшую трассу. Кстати, это был не только мой флажок. Когда из моего персонального хранилища скелетов вывалился этот прекрасно сохранившейся экземпляр, я сразу позвонил Артуру, с которым до сих пор поддерживал эпизодическую связь. Друзьями и приятелями мы не стали. Нас объединяло общее детство, и этого было достаточно для того, чтобы не терять друг друга из виду.
Я сделал ошибку — ничего не объясняя, сразу спросил его об этом не очень приятном эпизоде. Он немного помолчал, задумавшись, я слышал только его дыхание в трубке и какие-то смутные шумы большой больницы. Потом Артур извинился и сказал, что ничего такого не припоминает. Тогда его ответ меня удовлетворил и не вызвал особых подозрений. Много часов спустя, все еще продолжая снова и снова прокручивать далекий летний день, я вернулся к этому телефонному разговору и меня осенило.
