Два дня назад Максиму и Павлу Антоновичу пришлось здесь изрядно потрудиться, освобождая небольшой пятачок для машины. Вика, как дама, участия в работе не принимала, а, сидя в машине, через открытую дверь очень убедительно объясняла, почему вон то бревнышко лучше взять первым и перенести его вон к тому троллейбусу. Бревнышко оказалось не только неимоверно тяжелым, но, будучи слегка сдвинуто с насиженного места, вызвало такой обвал досок, деревьев и автобусов, что Максим был чуть не погребен под кучей мусора.
За время их отсутствия площадка опять значительно уменьшилась — сверху на нее скатились два почти целых троллейбусных колеса и одно бревно. Как показалось Максиму — то самое. Замкнутое пространство двора, окруженного высокими серыми стенами соседних домов с пыльными безжизненными окнами, не допустило сюда недавний ветер, который и мог это сотворить, и осталось предположить, что куча живет собственной внутренней жизнью, и, как африканские джунгли постепенно поглощают заброшенные города и вырубки, так и она пожирает пустое, незахламленное пространство, и если так дело пойдет и далее, то вскоре ей здесь станет тесно, и она вытянет узкие щупальца через проходные дворы в мир, где еще относительно чисто и прибрано, и станет расти, разбухать, разрастаться, захватывая улицу за улицей, квартал за кварталом, пока не погребет весь город под таинственно размножающимися автобусами и скошенной травой.
Максим приткнул машину бампером к бревну и выключил двигатель. По новой расчищать стоянку было лень — машина как-то все-таки поместилась, к тому же это было их последнее посещение данного места. Они выбрались под мелкий дождь и вошли в дом через чер ный ход, сохранившийся гораздо лучше парадного мрамора и львов здесь не уродовали ввиду их отсутст вия, поэтому ступеньки сохранили свою надежность, а скромная дверь — способность открываться и закрываться, не валясь при этом на головы людей.
Внутри, на лестнице ведущей сразу на второй этаж, было очень темно — окна здесь не мыли и даже не выбили, и шедший впереди Павел Антонович включил фонарик, освещая себе путь. Максим замыкал шествие, подталкивая Вику под зад в особо задумчивых случаях, когда она не могла решить — куда поставить ногу и каким каблуком при этом пожертвовать, свет слабого фонарика до него не доходил, и он без особого разбора ломился вверх по лестнице, придерживая другой рукой очки и производя невероятный шум. Павел Антонович не обращал на это внимания и только достал из кармана пистолет, готовясь пристрелить всякого, кто примчится на эти скрипы, удары, падения, невнятные бормотания и женские повизгивания.
