– Ты не имеешь права требовать!..
– Имею! Она сказала, что беременна. Она очень рада.
До чего же больно. Почему мне так больно?
– Поздравляю, – выдавил я. – От всей души.
– Спасибо, – ответил Курт. – От тебя это слышать особенно приятно.
– Я чего-то не понимаю?..
– Чего ты не понимаешь?!! Чего?! Того, что за все это время от меня ни одна не залетела? Ты этого не понимаешь? А теперь она рада нашему ребенку. На-ше-му.
– Курт…
– Слава богу.
Я захотел умереть. Но я не мог умереть. Пока не мог.
Ты – не рассказывай. Хватит предательств. Пусть так.
– На память, – сказал Курт, протягивая мне кожаный браслет. – Дай мне возможность все исправить. Дай мне этот шанс. Я прошу тебя.
Приняв на память браслет, я молчал долго.
– Бери.
И тогда Курт рассыпался на миллион искр. Он ушел.
Я остался. Ждать ужасов. Которые начнутся. Обязательно.
Только бы ветер. Это так, к слову.
Это так, к слову.
– Он придет, он будет добрый, ласковый, – фальшиво напевала себе под нос некая перебравшая красного вина дамочка. – Ветер пе-е-еремен! Плесни еще, дорогой…
Был у меня такой этап, когда подвизался барменом.
Чуть-чуть потрудился в столице нашей многострадальной Родины.
К тому времени я уже обладал двухлетним стажем: учился смешивать разнообразные коктейли еще в провинции. И вот, подменяя неожиданно заболевшего товарища, попал на фуршет после вручения литературной премии юным дарованиям. Стоял нарядный: в белой рубашке и черной бабочке. Плескал.
На лестнице толпились матерые творческие личности. Дергали за рукава смущенных дарований и кричали:
– Поздравляем вас!
– Спасибо, – вежливо отвечали дарования.
Это была широкая лестница, соединяющая первый и второй этажи театра «Et Cetera». Театр под руководством народного артиста Калягина выглядел дорого и, наверное, красиво. Висела большая сверкающая люстра, внизу были расставлены фуршетные столики. Я же стоял за длинной, как язык одной моей знакомой, барной стойкой.
Бесплатный алкоголь на любой вкус. Для уважаемых гостей и участников.
У столиков толкались, выбирая закуску, господа в приличных костюмах.
Я в перерывах с интересом наблюдал за юными гениями. Один тщетно пытался пристроить пакет с презентом и дипломом в гардероб. Там пакет брать отказывались.
Двое других, в галстуках и брючках, хлопнув по стопочке, принялись с воодушевлением обсуждать романы Достоевского. Лица краснели, руки махали.
Занятно было их слушать.
Я-то уже тогда физически не переносил романов Федора Михайловича: он казался мне ужасным лицемером. Ученые говорят, что излишняя витиеватость речи и лицемерие характерно для эпилептиков. А для игроков? Это началось после того, как я поработал в игровых автоматах. Выдержал ровно месяц. Не понимал я этого азарта. Венцы эволюции исходят слюнями перед бездумными машинами и врут, постоянно врут, говоря по мобильнику, что да, они уже на пути домой, не стоит беспокоиться, просто задержались там-то и там-то. Просят выпустить покурить через специальную дверку на задний двор, потому что курить очень хочется, а здесь нельзя, и вокруг ходит жена (муж, брат, родители), ищут… Проигрывали все, пили и матерились. И мне было стыдно и противно, что имею ко всему этому отношение… Ладно, бог с ними и с Достоевским.
