Тарег спешился, снова окинул взглядом женщину, и поклонился в ответ. Ханша указала на горевший на вершине дюны костер. С двух сторон от огня был настелен войлок и брошена подушка: белая кошма и синяя шелковая подушка для супруги кагана, черный войлок и простое кожаное сиденье для чужеземного воина. Им предстояло разговаривать через невысокое пламя костра.
Усевшись друг напротив друга, они еще раз переглянулись. Женщина проговорила на языке джунгар:
— Ты ведь понимаешь меня, существо из Сумерек. В паланкине сидит переводчик, но я не думаю, что он понадобится.
— Я понимаю тебя, — ответил Тарег по-джунгарски.
В другое время и в других обстоятельствах ему было бы даже интересно заняться строем и родством этого языка. Но сейчас было не то время, да и обстоятельства не подходили для языковедческих разысканий.
Ханша вдруг улыбнулась и сказала:
— Мое имя — Хулан-хатун.
Нерегиль посмотрел, прищурился и вдруг наклонился к пламени костра и тихо сказал:
— Твое имя — легион.
— Смотрите, какой умный…
И женщина-демон, уже ничего не стесняясь, выглянула из глаз человеческого тела. Для второго зрения Тарега фигура его собеседницы изрядно изменилась: над головой заколыхались длинные, как у лежащей на дне утопленницы волосы, глаза увеличились и превратились в выпуклые, пустые черные капли, в которых матово отражался свет костра.
— Приветствую князя Тарега Полдореа, — бледные тонкие губы раздвинулись, и демоница показала два ряда острых, одинаковых по размеру и длине зубов.
— Мы встречались? — усмехнулся нерегиль.
Это была шутка, как понимали и он, и его собеседница. Если бы им довелось встретиться там, на западе, то кто-нибудь из них уже бы лежал в земле. Вернее, в земле лежал бы Тарег, — если бы его оставила удача и он бы погиб в поединке. Куда посмертие забрасывает демонов, нерегиль не знал, да и не очень интересовался этим сугубо умозрительным, на его взгляд, вопросом. Тарег Полдореа предпочитал решать все вопросы с демонами практически — с помощью меча.
— Твоя слава идет впереди тебя, князь, — и она снова оскалила свои острые, как у окуня, зубы.
— Что ты хотела мне сказать?
Вместо ответа она окинула его своим странным, неживым взглядом. И вздохнула:
— Какая жалость.
Она говорила о его гейсе. О Договоре. В мире второго зрения, в мире хен Тарегов гейс выглядел даже отвратительнее, чем в дневном: его горло стягивала тонкая черная петля-удавка, перекручивающаяся влажным черным блеском, похожая на какую-то отвратительную пуповину веревка свешивалась с шеи и уползала куда-то в сумерки хен. На самом деле, понятно, куда — к державшему другой ее конец человеку.
