Я клянусь Престолом Всевышнего, что стану охранять Престол Аш-Шарийа и народ этой земли, верующих и не верующих, ибо все твари дороги Всевышнему;
И пусть халиф Аш-Шарийа не потребует от меня службы против моей чести, и не сделает меня через свой приказ преступником перед заповедями Всевышнего;
И ежели нарушу я эту клятву, да покарает меня Судия, а ежели исполню, то пусть повелитель верующих наградит меня щедрой наградой".
Когда отзвучало последнее слово, Аммар понял, что клятву мерно зачитывал чей-то металлический высокий голос. Илва-Хима вышел у него из-за правого плеча и встал у Камня. По левую руку золотой статуей застыл лаонец.
— Запечатывайте, — снова зазвенел железом голос, и Аммар увидел, что это говорит Илва-Хима.
Самийа хрипел и брыкался в чьих-то руках, но его подтащили к Камню и прижали обе ладони к поверхности алтаря. Из-под левой потекли струйки крови. Нерегиль пронзительно закричал и выгнулся, как страшной боли.
— Левую руку, — приказал Илва. — Приложите к Договору его руку силы.
Хрипы, крик. Темно-красные струйки потекли по пергаменту. Вдруг крики оборвались, нерегиль замолчал, слышалось только его трудное, загнанное дыхание.
— Я, Илва-Хима, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.
— Я, Морврин-ап-Сеанах, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.
Аураннец, а потом лаонец подали кому-то ладонь: лезвие кинжала оставляло красные полосы, которые стали быстро набухать каплями. Приложив камни перстней к ране, маги оставили кровавые оттиски на пергаменте по обе стороны от истекающей красным ладони нерегиля — ее намертво прижали к свитку, но, похоже, самийа уже не мог сопротивляться и бессильно висел в руках у стражников.
— Теперь читай, — снова прозвенел голос Илва.
Аммар выдохнул и четко произнес:
— Я, Аммар ибн Амир, халиф Аш-Шарийа, свидетельствую заключение этого Договора и запечатываю его следующими Именами Всевышнего: Милостивый, Величайший, Миротворящий, Дарующий безопасность…
И вот тогда нерегиль закричал. Закричал так, что люди, слышавшие его, не могли забыть услышанное до конца жизни и молились о том, чтобы ни они, ни их близкие никогда не испытали бы мучений, заставляющих живое существо исходить в таком крике.
К тому времени, как Аммар произнес последнее, девяносто девятое Имя, нерегиль потерял голос и только хватал ртом воздух, как пойманная рыба. На пергамент опустилась Большая печать, раздавив сургучный оттиск с пропущенным внутри шнуром. Стражники отняли от свитка сведенную судорогой ладонь самийа.
