— Ну вот, — засмеялся Антон, — ты что, мне про вчерашнее всю жизнь напоминать будешь?
Мы, улыбаясь и поеживаясь от утренней прохлады, направились к дому.
— Милостивые государи, — провозгласил Никита, входя в дом, — вы не будете возражать, если я сниму трусы?
— Бесстыжая твоя морда! — замахнулся на него Антон.
— Так ведь мокрые! — оправдывался Никита. — Вдруг цистит, простатит или, не побоюсь этого слова, энурез?
— Так бы и дал по морде больно, — сказал Антон, — хоть бы Машеньку постеснялся!
— А чего стесняться, мы ж почти родня! — удивился Никита.
— Тем более, — возразил Антон, — близкие люди должны быть друг с другом особенно деликатными.
— Это еще почему?
— Потому что жить им вместе долго, а обиды имеют обыкновение накапливаться, а потом хватает одной зажженной спички, чтобы хлам непрощенных обид воспламенился и смел с лица земли все хорошее, что наверняка имело место быть.
— Какой вы мудрый, Антон, — восхитилась я.
— Да, он такой, — согласился Никита. — Что бы я без него делал, ума не приложу.
— Ладно, — успокоился Антон, — иди, переодевайся. Яичницу тебе жарить?
— А как же! И яйца выбери покрупнее, понажористей!
— Вот сейчас все брошу, — буркнул Антон. — Будешь лопать какие есть.
Никита пошел наверх переодеваться, а мы с Антоном — на кухню готовить завтрак.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — предложила я.
— Что вы, Машенька. Я так давно живу один, что научился управляться на кухне лучше любой женщины.
Я присела на табуретку и стала с удовольствием за ним наблюдать. Сначала он вынул из духовки огромную чугунную сковороду и поставил ее на огонь. Потом достал из холодильника картонную упаковку яиц и тарелку с тонко нарезанными пластами бекона. Аккуратно разложив бекон по сковороде, он, чуть отойдя, серьезно полюбовался незаконченным натюрмортом и, разбив на бекон яйца, принялся крошить овощи.
Выдавив в салат лимон и заправив его оливковым маслом, Антон снова отбежал в сторону и, оценив красоту, сказал: «Вау». Когда он ставил на огонь громадную закопченную турку, в кухню вошел Никита.
— И что это мы тут делаем? — вкрадчиво поинтересовался он.
На Никите был все тот же радостный женский халатик. Грудь полностью обнажена, короткие рукава потрескивали при каждом его вздохе, а снизу торчат голые и какие-то беззащитные ноги. Но несмотря на свежесть и вполне бодрый вид, мне показалось, что Никита все утро чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Он то прятал от меня глаза, то смотрел прямо мне в лицо с нескрываемым вызовом.
