— Что ты все равно сволочь. Мог бы позвонить.
— Значит, не мог.
— Почему?
— Долго рассказывать.
— Ничего, я потерплю.
— Пойдем домой, — предложил Никита.
— К тебе или ко мне? — поинтересовалась я.
— Пока к тебе. У тебя, надеюсь, кофе есть?
— Кажется.
— Пойдем, Маш, я так соскучился.
— А я-то как… — Слезы освобожденно и радостно побежали у меня по лицу.
Никита снял кроссовки, и я, утопив в них ноги, зашаркала к лифту. Никита в одних носках неслышно и грациозно, как горный козел, поскакал наверх искать мои тапки.
Я вошла в квартиру и прислушалась. Было тихо. Юлька спала, а Беня сидел на коврике у входа и с любопытством смотрел на меня.
— И где ты шлялась, в такую рань? — вопрошали его глаза.
— Не твое собачье дело, — ответила я и, сняв кроссовки, прошла на кухню.
Набрав воды в чайник, я поставила его на огонь. Тут в кухню все так же неслышно вошел Никита, неся в обеих руках по тапку.
— На, держи, Маша-растеряша, — сказал он, протягивая мне тапки.
Под его четким руководством я наконец сварила образцово-показательный кофе, обжигающий и ароматный. Под кофе Никита рассказал мне свою короткую и непростую историю про встречу и проводы жены, приехавшей из Америки на похороны своей матери. У жены, кроме Никиты, никого в Москве не осталось, и все хлопоты, связанные с похоронами, он взял на себя. В тот вечер, когда я стояла под детским грибком в его дворе, Никита с его бывшей женой действительно поднялись к нему в мастерскую и остались там ночевать. И ночевали там все время, пока она была в Москве, потому что находиться в квартире матери ей было невыносимо.
— Она звала тебя с собой? — поинтересовалась я, не решаясь спросить его о главном.
— Звала, — кивнул Никита.
— И что ты? — спросила я и поняла, что мне уже не важно, спал он с ней или не спал.
— У нее галерея, — не ответив на мой вопрос, сказал Никита, — ей нужна моя помощь.
— Именно твоя?
— Да.
— Почему?
— Потому что у нас есть сын.
Я замолчала и задумалась. Все! Финита ля роман. Мои жалкие карты биты. Против сына не попрешь.
— Ты пришел проститься? — устало и уже равнодушно проговорила я.
— Я пришел остаться. — Никита посмотрел на меня.
— Яичницу будешь? — спросила я.
— С луком, сосисками, помидорами и сыром, — сказал Никита и улыбнулся.
Я тоже криво улыбнулась в ответ и, повернувшись к нему спиной, неожиданно для себя завыла в голос.
Наверное, это было смешно, если бы не было так противно. Так воют бабы в деревнях, провожая в последний путь своих близких. Я опрокинула голову куда-то назад, позвоночник выгнулся и напрягся, руки заломились и накрыли лицо. Вой выходил из меня легко, свободно и как-то даже органично. Я не контролировала себя, но совершенно непостижимым образом видела себя со стороны и сверху. Наверное, что-то подобное чувствуют люди, находящиеся в коме. Типа, ребята, я с вами, но уже не совсем. Головой я понимала, что хватит уже позориться и пора остановиться. Но остальной организм со всеми его условными рефлексами и бесполезными функциями вовсю сопротивлялся.
