— Почему?
— Я не знаю, как тебе объяснить… Это невозможно.
— Хорошо, — согласилась я, — я буду ждать тебя здесь. Вернее, мы. Я и наш ребенок.
— Я не могу так поступить с тобой.
— Почему?
— Потому что несу ответственность за тебя. А ты сама не понимаешь, что тебе предстоит, если это произойдет.
— Мне все равно.
— А мне нет.
— Ты меня любишь?
— Ты знаешь.
— Значит, ты должен! Ты обязан сделать это!
— Ты не понимаешь, что говоришь, — сказал Леха, вставая.
— Ты что, испугался?
— Я испугался?
— Если ты сейчас уйдешь, мы больше не увидимся никогда.
Он постоял в нерешительности, потом снова сел рядом со мной на диван и взял меня за руку. Я легла на спину и потянула его за собой. Он лег на меня, и я широко раздвинула ноги. Мы долго томительно и ожесточенно боролись друг с другом, потея, уставая, откидываясь на подушки и снова бросаясь друг на друга с какой-то жадной неистребимой яростью. Я старалась помочь ему, направляя его движения руками, но он отбрасывал мои руки и сам пытался пробиться в узкий и тесный проход, но что-то внутри меня сжималось и не пускало его внутрь, что-то резиновое и пружинистое судорожно натягивалось и сопротивлялось.
Промучившись друг с другом не менее трех часов, мы оба вышли из боя израненными, измученными, еле живыми, но непобежденными. Мы оба остались девственниками.
Через неделю он уехал. Еще через полгода мы с мамой перебрались в Москву. С Алешей мы больше никогда не виделись.
— Что тебя не устраивает? — горячилась Юлька утром в понедельник на наших ставших уже привычными кухонно-офисных посиделках. — Ты как клюква в сахаре: сладкая снаружи, кислая внутри. Что ты все копаешься в себе, выискиваешь каких-то тараканов, выуживаешь их на свет божий и любуешься. Ведь все хорошо! Не мужик, а тульский пряник. Большой, сладкий, да еще с картинками! Живи! Радуйся! Пока не отняли.
— Уж лучше бы отняли, — кисло, как и положено клюкве, ответила я.
— Ты просто запрограммирована на отнятие. Тебя хлебом не корми, дай почувствовать себя брошеной. Тебя жизнь хоть чему-нибудь может научить или нет? Чего ты разнюнилась? Плохо тебе, что ли?
— Мне хорошо, Юля. Мне очень хорошо и очень плохо одновременно. Как будто я получила то, чего совсем не заслуживаю, чего не отработала, не отстрадала, не выпросила.
— Это ты-то не отстрадала? — задохнулась Юлька. — Один Бородин чего стоит. Сколько он тебе нервов вымотал, сколько жизни забрал. Не отстрадала она. Мало ей. Мазохистка хренова.
