— Больная тоже нужна, но меньше.
— Хоть бы притворился, что ли. Слово какое-нибудь доброе сказал, хотя бы смеха ради…
— А зачем притворяться? — не понял Никита. — Молодая и здоровая всегда лучше старой и больной. Против этого факта, надеюсь, ты ничего не имеешь против?
— Не имею. Ничего. Но лечить надо тебя, а не меня.
Мы бы и дальше так шли и лениво переругивались, но лифт вдруг вздрогнул, чуть-чуть проехал и призывно распахнул свои двери как раз напротив нас.
— Прошу вас, — пропуская меня вперед, пригласил Никита.
— Благодарю, — ответила я, входя в лифт.
Никита нажал нужную кнопку, и мы было поехали. Но работоспособности лифта хватило ровно на полпролета. Лифт зашипел, заскрежетал жалостливо, подпрыгнул и остановился.
— Приехали! — радостно воскликнул Никита и засмеялся.
— Застряли. — Я чуть не плакала.
Никита сполз вниз по гладкой ламинированной стене и удобно устроился на полу, широко раздвинув ноги.
— А в лифте мы с тобой еще не пробовали, — сказал он и вопросительно на меня посмотрел.
— Вот только все брошу! — пообещала я.
— А серьезно? — не унимался Никита.
Лифт чихнул, дернулся и медленно двинулся вверх, спасая меня и разочаровывая.
До последнего этажа добрались молча и без особых приключений. Честь моя не пострадала, настроение испортилось.
Ванны у Никиты не было, но душ он оборудовал профессионально. Черный кафель, красная душевая кабина, желтые махровые простыни.
Я быстренько разделась и встала под плотные горячие струи. Вода стекала с меня как с горной вершины. Мурашки разгладились, кожа покраснела, глаза закрылись сами собой, и я поплыла верхом на радуге по бескрайним просторам второго по значимости жизненного удовольствия.
«Куда вода — туда беда, куда вода — туда беда», — приговаривала моя бабушка, когда в детстве в конце генеральной субботней помывки поливала меня из старинного медного кувшина. Я стояла в тазу, закрыв лицо руками, и повторяла за бабушкой: «Куда вода — туда беда, куда вода — туда беда…»
Медленно, как в трансе, теперь проговаривала эти слова взрослая Маня, стоя в уютной душевой кабине, а где-то издалека, сквозь туманы и дожди, через годы, через расстояния затихающее предгорное эхо доносило до меня чей-то слабый, многократно повторяемый, тонущий в шуме водопада призыв:
— Машка, открой сейчас же! Открой, Машка, все прощу! Открой, а то я взломаю дверь!
Осуществляются мечты, однако.
Я вышла из душа розовая и махрово-желтая, словно свинокур. Или свиноцып? Короче, розовая как свинка и желтая как цыпленок. Никита злой и надутый сидел в кресле и пил кофе.
