В толпе слуг послышались возмущенные голоса: наставник, должно быть, сошел с ума, если так разговаривает с новым господином!
— Теперь займитесь своими делами, — приказал Аврелий, не отвечая Хрисиппу. — А ты, Аквила, подготовь похороны, Достойные нашей семьи: поминальный ужин, плакальщицы, рожки, литавры и все прочее. Обрати прежде всего внимание на маски предков, которые должны следовать в процессии. Что касается надгробной речи, я сам скажу нужные слова. Нет нужды в пространных речах, чтобы почтить память человека, чьи качества всем хорошо известны! — вполне серьезно произнес молодой человек, и старший слуга в растерянности посмотрел на него, невольно задумавшись, а не скрывается ли за этими словами, вроде бы продиктованными сыновней любовью, жестокая ирония.
— Сразу после окончания траура отпразднуем мое совершеннолетие и мой новый статус отца семейства. Да, вот еще что, Аквила! Отмени последнее распоряжение, касающееся наставника. Я передумал. Кстати, куда это ты собрался, Хрисипп? — властно потребовал он ответа у учителя, который двинулся было к выходу. — Я еще не отпустил тебя!
Наставник остановился, прямой как шест, и Аврелий вдруг заметил его сходство с мумиями, которых иногда привозили из египетских пустынь: та же мрачная неподвижность, та же иссохшая кожа, та же злая усмешка…
— С тобой сочтусь позже, — сказал он, помолчав. — Можешь идти пока.
* * *
Прошло десять дней. Аврелий сидел в кресле, в белоснежной мужской тоге, которую надел рано утром после того, как возложил на алтарь в Капитолии первый сбритый с бороды пушок.
Лукреция, как всегда ослепительно красивая, стояла перед ним, напрасно ожидая, что он предложит ей сесть на один из стульев с высокой спинкой, стоявших вокруг стола.
— Я велел тебе прийти, чтобы поговорить о твоем отъезде. Я подождал, сколько следовало, пока не сожгли прах отца на погребальном костре, но теперь настало время, чтобы ты навсегда покинула мой дом, — твердо заявил юноша, особо подчеркнув слово «мой».
— Завтра же перееду в домик на Целиевом холме, если тебе угодно, — с досадой ответила она.
— Наверное, я плохо объяснил тебе, Лукреция, что я имею в виду. Ты забыла, что дом на Целиевом холме принадлежит мне?
— Твой отец обещал…
— Мой отец был большим лгуном. Его завещание, хранившееся у весталок, было вскрыто сегодня. Так вот, в нем нет ни слова о том, что тебе остается хоть что-то.
— Так наврать мне! Ах, эта старая гадкая свинья! — процедила сквозь зубы матрона.
