Жюли де Карнейян снова взялась за шитьё подушки, прикинула начерно рисунок буквы и тут же разочаровалась: «Никаких иллюзий. Отвратительно».
Спустя десять минут ожидания прелестный и гордый нос, узкие твёрдые губы Жюли нервно дрогнули, и две слезы заблестели в уголках её голубых глаз.
Звонок в дверь вернул ей хорошее настроение, и она побежала открывать.
– Битый час! Хороши шутки! Терпеть не могу людей, которые…
Она отступила, и голос её изменился:
– Как, это ты?
– Как видишь. Можно войти?
– Разве я тебе когда-нибудь запрещала входить?
– Ну… раз или два – может, три. Ты уходишь?
– Да. То есть жду друзей, которые бессовестно опаздывают.
– Погода, знаешь, не слишком хороша.
Леон де Карнейян снял перчатки, потёр руки, выдубленные жизнью под открытым небом и отшлифованные поводьями. Проходя мимо зеркала, он втянул ноздри, как его сестра, и, голубоглазый, белокурый с проседью, стал ещё больше на неё похож.
– Что это ты делаешь из моих старых штанов?
– Подушку. А тебе интересно?
– Уже нет, раз ты их разрезала.
От него исходила какая-то рассеянная недоверчивость. Подобную же подозрительность Жюли сосредоточила на брате. Оба закурили по сигарете.
– Ты меня извинишь, если я уйду, – сказала Жюли. – Кино.
– Может быть, это не совсем своевременно, – сказал Карнейян.
Она только пожала плечами. Он скрестил свой острый взгляд, привыкший оценивать лошадей, с точно таким же взглядом, смягчённым косметикой.
– Твой муж очень плох.
– Ну надо же! – огорчённо воскликнула Жюли. – Добряк Беккер?
– Нет, не Беккер – второй, Эспиван.
Жюли на миг замерла с приоткрытым ртом.
– Как – Эспиван? – заговорила она нетвёрдым голосом. – Его вчера видели… Один бармен у «Максима» слышал, что он готовит запрос к открытию сессии… Что с ним?
– Упал ничком. Его отнесли домой.
– А жена? Его жена что говорит?
– Ничего не известно, это было в три часа пополудни.
– Она распускает свои длинные косы и вымаливает последний поцелуй, свободной рукой проверяя, на месте ли её жемчуга…
Оба отрывисто рассмеялись и некоторое время курили молча. Жюли выдыхала дым через суженные маленькие и безукоризненные ноздри.
– Думаешь, он умрёт?
Леон хлопнул себя по сухощавому колену.
– Ты меня спрашиваешь? Спроси ещё, кому он оставит деньги, которые Марианна закрепила за ним по контракту.
– Конечно, именно это заставило его решиться, – со смешком заметила Жюли.
– О! Шути, шути, старушка. Такая красота и такое состояние, как у Марианны!.. Эрбер мог, во всяком случае, соблазниться.
