Она считала на луидоры из снобизма и из приверженности тому, что называла «истинным шиком». Облака, заволакивающие небо, прогнали желание гулять. «Может, разбудить Люси? Может, позвонить к «Гермесу», спросить, когда у них распродажа? Может…»
Она вздрогнула, когда телефон зазвонил, едва она протянула к нему руку. Как многие, кому не на кого опереться, она только от телефона и ждала помощи.
– Алло!.. Да, это я. Как? Я не расслышала, повторите, пожалуйста. От кого?
Она слегка наклонилась, тон её изменился.
– Это… Это ты, Эрбер?.. Ну да, как и все, прочла в газете… Значит, ничего серьёзного?
Она издали увидела себя в зеркале и выпрямилась.
– Так нас напугать! Что? «Нас» – я имею в виду весь Париж, половину Франции, изрядную часть заграницы…
Она рассмеялась, послушала, смех оборвался.
– Откуда ты звонишь? Что? Приехать? К тебе? О, ничего, я собиралась завтракать одна… Нет, никаких… Да нет, я не отказываюсь! Но… а Марианна?.. Ладно. Да… Да нет же, что ты… Да, я её увижу в окно.
Она медленно опустила трубку на рычаг, надела чёрную соломенную шляпку, похожую на канотье времён её ранней юности, и открыла дверь в кухню.
– Госпожа Сабрие… – нерешительно проговорила она.
И, словно мгновенно пробудившись, повела носом.
– Что это так воняет?
– Да это же рыба, сударыня. Вы же сказали – белый сыр и рыба в чёрном масле…
– Какая гадость! Вы подумали…
Уголки её губ дрогнули, она жалобно сказала:
– Я просто пошутила. Съешьте свою рыбу сами! Оставьте мне сыр. Чего-нибудь куплю… Ладно, там посмотрим.
Она снова впала в нерешительность, вяло переставила какие-то безделушки, уселась на подоконник, положив ногу на ногу. Когда длинный чёрный автомобиль остановился среди тележек разносчиков перед продовольственным магазином, Жюли снова подобралась и сошла вниз поступью молодой девушки, с удовольствием ощущая лёгкость своей походки, упругость груди, свободу движений, не стесняемую никаким грузом избыточной плоти.
– Так и есть, это Бопье. Как жизнь, Бопье? Вы не меняетесь.
– Госпожа графиня мне льстит.
– Нет, Бопье. Вы всё тот же, потому что стоит недоглядеть хоть пять минут, вы болтаете о моём возрасте. Вы сказали моей прислуге, что мне сорок четыре года.
– Я? О! смею заверить госпожу графиню…
– Мне не сорок четыре, Бопье, а сорок пять. Мы едем домой.
– Домой… – в замешательстве повторил шофёр, – какой дом вы…
– Ваш, – ласково сказала госпожа де Карнейян. – Ну, наш. Тот самый, на улице Сен-Саба.
Дверца захлопнулась, и Жюли подвергла увозившую её машину строгому суду бедняка. «Машина выскочки… Купили в Автомобильном салоне. Из разряда "оставили-за-магараджой"… Эрбер всегда питал слабость к моторизованным катафалкам. Жемчужно-серое сукно! Почему бы уж тогда не пармский атлас? И впридачу шофёр в белой летней форме! Да, нельзя иметь всё сразу – и миллионы, и вкус…» От критики не ускользнул и махровый цветок, украшавший её жакет: она сняла его и выбросила в окно, когда машина въезжала во двор-сад особняка.
