Черт возьми, ее уверенность и высокомерие просто поражали. Джеймс прекрасно понимал, что им владеет гнев и надо держать язык за зубами. Ему нужно дать себя время, чтобы успокоиться, остыть и подумать. Однако он был слишком зол – на себя, на нее.
– Я готов к худшему, – сказал он. – Так что начинайте!
Франческа и припомнить не могла, когда в последний раз была в такой ярости.
Прошлой ночью она совершила непоправимую глупость, из-за которой он теперь вообразил, что сможет взять ее в любой момент, когда захочет.
Потому что для него она была и остается обычной шлюхой.
«А разве это не так? – услышала она свой внутренний голос. – Ты же сама сделала этот выбор».
Верно. Тем не менее жемчуг, который он считал признаком мужской слабости, на самом деле был знаком уважения, признания ее власти.
С тех пор как она уехала из Англии – с этого промозглого острова провинциалов, пуритан и лицемеров, – ни один мужчина не относился к ней неуважительно… кроме этого Кордера.
Что ж, он англичанин, чему тут удивляться. Точнее, наполовину англичанин, но и этой половины более чем достаточно.
Поэтому ему просто необходимо преподать соответствующий урок.
Франческа неторопливо захлопнула дверь каюты и закрыла окно и ставни возле себя. Затем, наклонившись и при этом задевая грудь Джеймса своим восхитительным бюстом, Франческа закрыла окно и ставни с его стороны. Выпрямившись, Франческа почувствовала, что его дыхание учащается.
Она сложила руки на коленях.
– Ну вот, – сказала она. – Теперь нас никто не видит.
– А смотреть-то будет не на что, – заметил он.
– Это как сказать, – промолвила она.
Франческа опустила взор на его руки и некоторое время молча смотрела на них, изнуряя его ожиданием.
Поскольку Джеймс сидел справа от нее, Франческа начала с левой перчатки. Она стянула ее вниз до своих браслетов, обнажая запястье. Потом стала стягивать перчатку с большого пальца, с указательного и так далее – со всех пальцев по очереди. Франческа намеренно не торопилась, делая вид, что ее мысли заняты чем-то другим. Потом она окончательно стянула с руки перчатку, осторожно вытянув ее из-под браслетов.
Перчатку она уронила на колени.
На Джеймса Франческа и не смотрела. В этом не было необходимости. Она и без того знала, что он глаз не может оторвать от ее рук. Как и то, что его дыхание становится все более прерывистым, хоть он и старается сдержать его.
Затем она взялась за другую перчатку – снова медленно, лениво, равнодушно стянула ее с руки с таким видом, как будто делала это в одиночестве в собственном будуаре. В общем, она раздевалась.
