Сборник рассказов | страница 33
— Родился тост! — Санчо не любил тишину с детства. — Ой! — затрещина от Мамы приостановила литературные роды Санчо.
Неотвратимость беды светилась на ее широком лице. Слезы текли из глаз. Ей хотелось увидеть вновь всю свою прекрасную жизнь перед смертью. "О небо! Если бы еще хоть раз постирать носки и вычистить семейный котел! Я прошу так мало!"
Но дети понедельника не любили стирать носки, они хотели кушать.
— Так все крокодилы передохнут, — проворчал Флинт.
— Кокос не расцветет, — поддержал его впервые Дон Кихот.
— Родился тост, — осторожно повторил Санчо, — не родись в понедельник!
Дон Кихот поморщился.
— С пивом потянет, — поддержал Флинт тоже впервые Санчо.
Между ними возник заговор. Поэтому они заговорщицки переглянулись и стали потихоньку отползать от Маминой широкой спины, вздрагивавшей под соломенной крышей.
Остановившись у подножия горы, дети понедельника еще раз переглянулись, вроде бы ничего не забыли. Абордажные, ржавые крючья, ножи, монтажные "кошки"…
— На абордаж!!! — глаза Флинта загорелись впервые за долгое время, он даже откинул деревяшку, но покачнувшись, понял, что погорячился. — Вперед!!! Закрючим Метку на абордаж!
— Закорючим!!! — разметав длинные волосы по лицу, возопил Дон Кихот, как всегда не разобрав смысл, но ухватив идею.
Санчо, увешанный всем снаряжением, пошел, покачиваясь от тяжести, за ними, прошептав:
— На абордаж-ш-ш! — зашипел он, сползая назад с крутого выступа скалы.
Идти было тяжело, мертвенный свет вытаскивал всех мертвяков из всех щелей и они, цепляясь, щупали бьющиеся от страха сердца трех. Задыхающийся в коме мир давил на уши тишиной… Но дети понедельника шли вперед.
Когда Флинт разбил свою деревяшку до крови, они оказались на вершине. А дальше… Последний бой!
Стараясь не высовываться, они обнялись напоследок и, как тигры, ринулись вперед.
— На абордаж!!! — заорал Флинт.
Монтажные «кошки», абордажный крюк и нож одновременно вонзились в Черную Метку. И она медленно поползла вниз.
— Закрючим Черную Метку!
— Закорючим!
— На абордаж-ш-ш!
Трое смельчаков исчезли в пропасти, а над миром засияло освобожденное светило. И мир вздохнул во все легкие…
Эксперимент
Длинный центурианский день клонился к вечеру. В воздухе, желтом от мельчайшей пыли, забивавшейся повсюду, носились черные, узкотелые птицы. Они пронзительно кричали, предвещая грозу. На широком крыльце абсолютно круглого здания академии стояли двое. Белые плащи полностью скрывали их от пыльной бури, а низко надвинутые капюшоны с тончайшей, прозрачной вуалью позволяли спокойно разговаривать в этом сплошном, пыльном мареве.