Рой выключил экран и с удивлением посмотрел на брата.
— Знаешь, что напоминает показанная нам чертовщина? Видения, томившие тебя во время болезни!
Генрих с сомнением взглянул на белый экран.
— Я своих видений не помню.
— Зато в мою память они врезались. Я говорю, конечно, не о том видении, когда ты вдруг объявил себя выдающимся математиком, а о бессмысленных образах, проносившихся в твоем мозгу.
— Любой сумбур на экране или в мозгу кажется нам одинаковым. Лишь специалист по антилогикам Гаррисон смог бы классифицировать разные роды сумбура, но Гаррисон мертв. Включай экран, Рой.
Рой медлил. Он вспомнил восклицание Андрея: «Какой ужас!» Не к следующей ли стадии расшифровки относился его крик? Если это так, то картины, которые им предстоит увидеть, несут в себе опасность. Недаром Андрей сразу закричал: «Помогите же!»
— Не они! — нетерпеливо бросил Генрих.
— Ты уверен?
— Уверен. Андрей кричал не о себе. Он, конечно, узрел в своем приборе что-то страшное, почему и выкрикнул: «Какой ужас!» Но призыв «Помогите!» был непроизвольным, так люди кричат, когда с кем-то совершается беда, а они не могут помочь. Андрей не бежал от аппарата, а всем лицом прильнул к нему, потому крик и прозвучал так глухо. Не беспокойся, мы будем осторожней Андрея. Включай, включай!
4
И сразу же на экране вспыхнула картина катастрофы, разразившейся где-то в недрах шарового скопления.
Звезда — шарик величиной с орех — расширялась, накаливаясь до нестерпимости. И на этот раз было что-то зловещее в ее разбухании. В нем отсутствовала мера, это уже была не гармоничная пульсация — работа космической передающей станции, — а нечто стихийное. Звезда вышла из повиновения. Она мчалась на свои планеты, чтоб превратить их в облачко плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.
На экране опять появилась планета-здание — ярко запылавшая, безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты огненными фонтанами выбрасывались наружу еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая, они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в отдалении гибли — жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной пустоте; затем факел гас — лишь тусклое плазменное облачко продолжало мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались все новые кентавряне; их было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через какое-то время — для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько секунд — уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались из глубин то здесь, то там — плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся… И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что каждое облачко, взвившееся вверх, — еще один погибший в недрах житель.
