К удивлению Нутэнэу, разъяренный Гатле не внушал ей ни страха, ни почтения. Это был жалкий, испуганный человечек, пытавшийся на женах сорвать свой бессильный гнев. Нутэнэу подставила себя под его удары так, чтобы сберечь живот, где уже начинало стучать сердце ее первого ребенка.
Стадо Гатле быстро сократилось более чем наполовину. Ставшие лишними пастухи ушли в другие стойбища, подались в колхозы и совхозы. Рядом с Гатле осталась ничтожная кучка преданных ему людей, которые, однако, не были усердны в оленеводстве, теряли оленей, уменьшая и без того оскудевшее стадо, когда-то топтавшее Верхнюю тундру так, что след его оставался на многие годы.
Гатле сразу превратился в старика. Бесконечно брюзжал или долгими ночами шептался со своими старшими женами. Стал придирчив и жаден, запретил домашним шить новую одежду. Все лучшее, в том числе и шкуры, он выменивал на спирт и напивался до такого состояния, что ему начинали мерещиться большевики на огненных драконах, угоняющие последних его оленей. Гатле то бросался за ними с обнаженным ножом, то прятался от них в пологе, то убегал в тундру. Глазами затравленного зверя обшаривал углы прокопченного чоттагина, пугался каждого звука, тихо всхлипывал.
С похмелья долго валялся в пологе, пил олений бульон и пытался овладеть то одной, то другой женой. Но и разнообразие не возбуждало его. Мужская сила ушла, словно просочилась в сухой песок. От былого владыки Верхней тундры остался жалкий, сморщенный символ, вызывающий лишь чувство презрения.
Даже путники перестали заворачивать в стойбище Гатле. Он оказался отверженным. От него отвернулись не только те, кто тянулся к новой жизни, но и вчерашние единомышленники, втайне враждовавшие с Советской властью: их пугали громкие разглагольствования Гатле о том, что надо перестрелять всех русских в тундре и на побережье.
Но однажды случай все же привел к нему гостя. Пурга бушевала по долине, намело много снегу, и одинокому путнику пришлось повернуть свою собачью упряжку к Гатле. Повинуясь закону тундрового гостеприимства, Гатле принял его, как родственника, велел крепко привязать собак и накормить их досыта, чтобы не сорвались с привязи.
Приезжий был приморским чукчей, заготовителем пушнины.
У него имелся запас спирта. Вечером крепко выпили, и гость повел речь о великих переменах:
— На побережье появились дома, в которых учат детей грамоте. Вместо шаманов больных лечат белые люди. Совсем белые! Даже одежду они предпочитают носить только белую, словно охотники на пушного зверя… И еще по всему побережью строятся новые стойбища, называемые культбазами. В них собирают взрослых и детей, чтобы учить новой жизни. Учат всему, даже как чистить зубы!
