Рядом с новым домом связистов, торец к торцу, стоял еще один такой же, равный по ширине и высоте дом, но не вплотную, не впритык, между ними оставался узкий промежуток, по которому со двора на улицу и с улицы во двор могли пробираться кошки и собаки. Следуя их примеру, пробиралась и дворовая малышня. Было жутко оказаться между двумя высоченными стенами, протяженностью метров в двадцать, сжатым шершавыми кирпичами со спины и груди, с узенькой полоской неба высоко-высоко вверху. Особенно на середине, когда вход в щель уже далек и так же далек выход из щели на всегда пустынную улицу. Когда-то по ней ломовые извозчики возили на медлительных гривастых битюгах тяжелые клади, от этого она и получила название Грузовой, но потом для кладей и разного рода грузов с вокзала в мастерские и фабрики нашелся другой, более удобный путь, и улица стала дремать в тишине и малолюдии.
Но именно эта жуть, что охватывала в щели, заставляла бешено колотиться сердце и обрывала дыхание, и заманивала мальчишек, а вместе с ними и не желающих отставать девчонок в путешествие на улицу по прогалу между домами. Управдом Козлов, старик с бородкой клинышком на тощем сплюснутом лице, делавшей его вправду похожим на козла, заметив однажды эту ребячью проказу и понимая, к чему она может привести, своими руками заложил промежуток со стороны двора и улицы кирпичами на цементном растворе, но мальчишки мало-помалу кирпичи эти и цемент расковыряли, вытащили и продолжали лазать в прогал. Лазал и он, и год, и второй, при этом не замечая, что прогал становится для него все тесней, все у́же.
Однажды в середине лета он вышел во двор, надеясь, что найдет там своих сотоварищей и вместе они затеют одну из своих игр. Но никого во дворе не оказалось. Скучая от одиночества и незнания, чем заняться, он побродил по дворовым закоулкам, заглянув в щель между домами, увидел яркий солнечный свет в конце ее темноты и, словно притянутый им, стал привычно протискиваться между кирпичными стенами. Все шло, как множество предыдущих раз. Но на середине стены чуть-чуть сближались, раньше эту тесноту он благополучно преодолевал, а в этот раз – не получилось, он застрял. Надо было сразу же двинуться назад, когда стены стали его угрожающе сжимать, но это этого не сделал, ведь всегда он протискивался в этом месте, и он продолжал упрямо лезть в тесноту, пока его не заклинило так, что он уже не мог двинуться ни вперед, ни назад.
Только тут он понял гибельность своего положения. Если бы еще возле щели присутствовал кто-нибудь из мальчишек, когда он в нее полез, можно было бы крикнуть, мальчишка бы позвал на помощь взрослых, а те сумели бы что-нибудь предпринять для его спасения. Но кричать бесполезно, некому, во дворе никого нет, никто не услышит. С улицы не услышат его тоже, там постоянный шелест и шорох листвы гигантских тополей, рокот и фырчание проезжающих если не по Грузовой, то по соседним улицам автомашин; прохожие, движущиеся по тротуару мимо щели, мелькают так стремительно, что даже не определить, кто прошел: мужчина или женщина. Если даже и донесется до их слуха его голос, то быстро идущие люди не поймут, откуда он исходит. Никому и в голову не придет, что он из такого узкого простенка между домами – не шире футбольного мяча.
