— Встать! Встать, я сказал!
Избиение происходит в каптерке отряда. Два-три раза в неделю регулярно, месяцами. Мишу истязает один и тот же человек — завхоз отряда. Бьет до остервенения, бьет по двадцать — сорок минут, бьет до полного бессилия и боли в кулаках. С каждым разом побои все сильнее и сильнее, невозможно поверить, что человек в силах вынести хотя бы половину!
Миша — полный дурак. После попытки побега через речку, когда по нему открыли огонь сразу с двух вышек и пули впивались в бревна в каких-то сантиметрах от его головы, он сошёл с ума. Чуть позже его подняли на катер, и солдаты охраны прямо на глазах у сотен зеков, наблюдавших всю картину, избивали бедолагу сапогами. Потом были собаки и наконец стасительная камера. Отсидев шесть месяцев в БУРе, Миша без срока вышел в зону. Судить дурака не решились.
Помойки, чердаки и туалеты были излюбленным местом Мишани. Он жил в девятом отряде, где выполнял, и выполнял суперисполнительно, всю самую грязную и отвратительную работу. За это ему платили кусками черствого хлеба или тухлой рыбой. Ел Мишка очень много, точнее, мог съесть, когда было. На его верхней наре под подушкой и в карманах телогрейки всегда был хлеб. Он мог съесть за раз две-три булки хлеба без воды и попросить ещё.
Отёкшее красное лицо, выпученные, водянистые, незлые, даже какие-то чистые глаза, мясистый нос и пухлые губы. Ужасная вонь от одежды и рваные-прерваные сапоги, черные заскорузлые руки с затвердевшей грязью под ногтями. В баню Мишу гоняли под конвоем, в его майке и трусах буквально копошились вши.
Сначала, сразу по выходе из БУРа, он ничем особо не отличался от других, и никто не обращал на него внимания. Но спустя месяца три Миша начал прятаться в самые глухие углы и кутки и убегать из отряда. На поверках его недосчитывались, и отряд держали на сорокапятиградусном морозе до тех пор, пока его не находили. Никакие изоляторы и побои не помогали, дурак продолжал убегать от воображаемых преследователей, и через раз все повторялось. Администрация могла отправить его в дурдом, но ей было лень возиться с ним, пустить все на самотек, и не считать его она тоже боялась.
Миша считался склонным к побегу, и этим было все сказано. А вдруг он специально приучает всех к своим исчезновениям и в один из дней и впрямь сбежит? Отвечать придется начальству.
Так он и жил, мучая себя и других ни за что ни про что.
И вот когда Миша победил всех и уже, можно сказать, добился «свободы», за него взялся завхоз Барадух, орловский здоровенный битюг, садист до мозга костей. Тактика Барадуха была несложной: нечеловеческие побои за два дня до назревающего исчезновения — и Миша «шелковый». Снова побои, передышка…
