— Не тебе, так «девке» вмажут пару месяцев БУРа, а то и крутанут на двушку. Пишут! Он-то из другого отряда будет, секи!..
— Да хер им! Я из нашего притащу, есть один… зацепок нет! — Сеня торжествует в душе.
Спор между тем не кончается, но разгорается и в конце концов переходит в пари между Сеней и буквоедом Олегом Сусликом. Один говорит — ничего не будет и все «прокапает в елку», другой утверждает обратное. Ровно в отбой гасят свет. Сеня стелит пару чистых простыней, предварительно убрав свои, дабы не пачкать их, и шикает на соседей: «Спите!»
Все замирают и притворяются, будто спят.
Примерно через полчаса появляется «Настя», двадцатилетний гомик, с малолетки ещё, и, крадучись, направляется в Сенин проход. Слышится шепот и шорох сбрасываемой одежды. Обход ментов где-то в час ночи, иногда чуть раньше. Уставшие засыпают, стойкие вместе с Сусликом терпеливо ждут…
Наконец в коридоре слышатся тяжелые шаги контролеров. Луч фонарика освещает секцию от двери, кто-то из них входит и идет между нарами.
«Заметит или не заметит?!» — только этот вопрос волнует всех неспящих.
Заметил!!!
Контролёр подходит к Сениной койке и светит прямо в лицо лежащих на ней.
— Ну и на-гле-цы! — сокрушается он через мгновение. — Леня! — кричит куда-то в коридор.
Прапорщик Лёня и майор Лесников быстро заскакивают в секцию.
— Ты ж глянь сюда, Леня… Улеглись, сволочи! Гичкин опять, Гичкин! Ах вы!..
Лёня рывком сдергивает одеяло с Сени.
— А ну вставай, ебарь! А что это за лярва с тобой, щас глянем! — Он всматривается в лицо «Насти», которая спешно натягивает под одеялом трусы.
— Да в чём дело, в чем дело?! — возмущается Сеня. — Щас за это не судят, между прочим, газеты читать надо! Имею право, я напишу прокурору, я…
— Напишешь, прочитаешь и получишь!.. — соглашается, кивая, майор. — Все получишь!..
Через несколько минут контролёры вместе с партнерами по сексу исчезают.
* * *
Сеня вышел из БУРа еще более стройный и худой, но всё такой же весёлый и неунывающий.
— Гады! Ну ни-какой деликатности и такта! — лает он ментов. — За что шесть месяцев, ну за что?! Садисты! Сами не сношаются и другим не дают. А ещё перестройка!
Сашка Тайванчик давно ищет смерти, это видно по всему… Волжанин, двадцать семь лет, сидит с четырнадцати безвылазно. Три раскрутки, три скорых лагерных суда, все — за ментов, впереди еще двенадцать. Ясно отрицаловка, ясно не вставший на путь, ясно с совестью. За что-то тайно уважает меня и часто советуется, лечится, как он говорит. Я вообще-то другой масти, я уже бригадир, с точки зрения блатного, почти мент, ибо должен как-то заставлять работать. Все правильно, сам ненавидел подобных, но жизнь есть жизнь, я очень устал, я много отбыл.
