Больше навещать раненого Франк не стал – полковой лекарь был знатоком своего дела. Однако Наталья приезжала к кузену чуть не каждый день, и чуть не каждый день в «почтовом ящике» появлялись ее записки, так что у Елизаветы был хотя бы подробный бюллетень о состоянии здоровья возлюбленного.
Увы, вести оказывались неутешительны. Теперь можно было увериться в том, что раньше только опасливо предполагали: убийца воспользовался не только клинком, но и ядом. Улучшения не наступило, Охотников умирал – и знал, что умирает.
* * *
...Елизавета больше не могла ждать, больше не могла не видеть Алексея. Она послала Голицыну предупредить о своем приезде. Время было назначено – девять вечера. Охотников стал просить, чтобы его переодели в парадный мундир. Но пока надевали красный супервест, он несколько раз терял сознание от боли, вдобавок крючки невозможно было застегнуть из-за повязки.
Комнату убрали цветами – каждый день их присылали по просьбе императрицы.
Елизавета приехала одна.
При виде лица Алексея она впала в какое-то оцепенение. Надежда, которую она все эти дни лелеяла в своей душе, рухнула мгновенно, окончательно! Елизавета даже не могла плакать... а впрочем, это было только к лучшему.
Алексей мучился в жару и с трудом находил слова, чтобы хоть как-то успокоить возлюбленную.
– Не плачь надо мной, – говорил он. – Наша любовь была обречена, нам бы не дали... не дали быть вместе... Мы оказались созданы для горя, но я узнал счастье и умираю счастливым. Благослови тебя Бог за то, что ты есть, что наш ребенок будет жить вместо меня. Только оставь мне что-нибудь на память!
Елизавета схватила ножницы, лежащие на комоде, и без раздумий отрезала длинную белокурую прядь.
Когда она уехала, провожавший ее доктор запер калитку и вернулся в дом. Старый слуга стоял на коленях в столовой и тоскливо бормотал молитву, то и дело отбивая земной поклон.
– Господи, помилуй раба твоего Алексея! – донеслось до слуха доктора.
Нет, молитвы были напрасны, как и все остальное. И тихий плач кухарки, доносившийся из глубины дома, уже не мог никого разжалобить.
Доктор вошел в комнату, освещенную одной только свечой, и вгляделся в лицо лежавшего на диване человека. Он был в красном парадном мундире кавалергарда. Мундир оказался расстегнут: слишком уж толстая повязка стягивала тело человека, крючки не сходились.
Но даже и эта повязка вся была пропитана кровью...
Казалось, раненый без памяти. Глаза закрыты, бледные пальцы стискивают прядь тонких пепельных волос. Доктор вспомнил шаль, накинутую на голову уехавшей дамы. Прядь такая длинная... а вдруг кто-то заметит, что у императрицы срезаны волосы?
