Какая глупость!
Но я ничего не могу с собой поделать. Я никогда на самом деле не мог контролировать свои чувства, когда они бушевали — разве можно остановить сердечную бурю велением разума?
Я не тороплюсь, очень медленно и постепенно погружаю её в океан блаженства, так, что она даже не замечает, как я избавляюсь от её платья целиком, а затем, самое сложное — лишить её трусиков, этой последней преграды перед нашей близостью.
Я шепчу ей что-то нежное, пока осторожно снимаю тёмные кружевные трусики и отбрасываю их в сторону.
На миг она сжимается, даже стискивает пальцы в кулаки, а затем глубоко вздыхает, выдыхает — и словно растекается по поверхности дивана.
Теперь и я уже могу избавиться от одежды, от неприятно давящих в паху штанов.
… Когда мы уже полностью обнажены, и я сверху, между её длинных, прекрасных ног, которые я медленно раздвигаю, не прерывая зрительного контакта, её лицо на миг каменеет, словно она боится, до жути, до ужаса, как боятся кошмаров маленькие дети. Её глаза расширяются, зрачок заполняет радужку, она сжимает мои бёдра коленями, до боли, боясь позволить мне двинуться.
Я нежно касаюсь пальцами одной руки между её ног, ощущая и жар, и влажность её естества. Она уже почти готова — и мои скользящие движения пальцами лишь добавляют страсти и огня.
Она выгибается, кусает губы, и всё равно громко стонет, словно огромная кошка, которую гладит любимый хозяин. Только ощущения намного острее. Я управляю ею своими ласками, постепенно вознося её на вершину удовольствия, отвлекая от будущего проникновения.
Мой член уже давно почти каменный, я едва не кричу от этого вдруг настигшего меня ожидания, от паузы, ударяющей по нервам огненными кнутами, от болезненного, пронзающего меня желания быть в ней.
Насытить себя и заполнить её.
— Пожалуйста, позволь мне, — тихо шепчу я, ловя её расфокусированный взгляд. — Я войду очень медленно и осторожно.
Наконец, когда я уже думал, что сегодня не получу желаемого, она нерешительно, очень медленно, но всё-таки кивает, сглатывая.
Движение бёдрами можно растянуть на бесконечность, если двигаться, будто делая множество отдельных кадров, перетекая из одного в другой, и так — долго-долго.
Ей почти не больно, это я вижу по её лицу, но она шумно дышит и кажется почти мёртвой, побледневшей.
Я наконец-то уже в ней полностью, погружаюсь до конца, и смотрю в её глаза с триумфом победителя. Желание пронзает меня так, словно в спину ударяет молния. Я цепляюсь ногтями за обивку, рву её, только чтобы не начать двигаться быстро и резко, чтобы не причинить ей боль, несмотря на огненную агонию, пытающую меня в месте соединения наших тел.
