Не ощутив сопротивления, вскоре я начал поглаживать её пальцы, поднимая руку немного выше, чтобы коснуться запястья, участка кожи, ограниченного рукавом платья, там, где беззащитно бился пульс — как у живых людей.
Словно яркая вспышка — и я уже целую её, вжимая в спинку дивана, яростно и страстно, не в силах остановиться.
Я открыл глаза — и встретил её взгляд — в нём не было страха, как я боялся, только неугасимое пламя желания, целое море нежности и робкое согласие… кажется, на всё.
Я уложил её на диван, забрал пустой бокал и поставил его на столик.
— Можно? — мои пальцы замерли над первой пуговицей её платья.
Элли колебалась всего несколько секунд, затем неуверенно кивнула.
— Если ты захочешь, я остановлюсь, — ещё одна успокаивающая ложь, которую всегда говорят девственницам… Но я бы действительно остановился, она обладает слишком большой ценностью для меня, чтобы я терял её из-за собственных похотливых желаний.
Меня охватила нежность, словно океан — её фиолетовые глаза, широко распахнутые — поглощают меня, волны накатывают, тёмные, как вода в пруду в безлунную ночь, тягучие и густые, будто кисель. Топкие, как болото.
Мои пальцы уже ласкают её нежную шею, проводя линии по белоснежной коже.
Я склоняюсь ниже — и целую шею, плечи и верх груди, доступный мне в вырезе платья.
Она постепенно превращается из напряжённо застывшей, как мраморная статуя, в живой огонь, настоящее пламя. Её глаза мерцают так, что могут ослепить своим блеском, дикой красотой.
Я осторожно расстёгиваю пуговицы по одной, целую открывшиеся мне участки плоти, затем немного приподнимаю её одной рукой, а второй растягиваю лифчик. Снять его не доставляет особого труда.
Мои пальцы и губы скользят ниже, когда я вновь укладываю её, уже раздетую наполовину, задевая розовые соски высокой груди, которая напрягается под моими ласками, становясь ещё совершенней.
Я целую её в губы, шею, забираюсь под тёмные прядки волос, чтобы добраться до изящных ушек и провести языком по ободку, приласкать чувствительное местечко за ушком.
Она мягко постанывает, привлекает меня к себе, доверчиво позволяет продолжать — и от этого я схожу с ума, кровь бушует, я с трудом сдерживаю вулкан, готовый к бурному извержению. Потому что, если я его не удержу, моё пламя сожжет её дотла.
И останутся только обугленные останки, слёзы, прокусанные до крови губы, царапины и укусы, и синяки на её теле.
Но я этого не хочу.
Она возбуждает меня до предела, но я сдерживаюсь изо всех сил, ради себя, чтобы не разорвать наши хрупкие отношения, ставшие за какие-то сутки настолько важными для меня.
