– Меня зовут Света, – сказала она.
Я допил содержимое своего бокала.
– Поздно.
– Что, поздно?
– Для меня вы теперь навечно останетесь просто Моминой.
Я выбрал кресло на колесиках и ногой придвинул его к себе.
– Ну, Момина – так Момина. – Она пожала плечами.
Это мне напомнило мою собственную реакцию на ее имя.
– А вы не находите, что между мною и вашим отцом… гм… одним словом, что между нами не больше общего, нежели между Бостонским Чаепитием и „Чаепитием в Мытищах"? Боюсь, будущий роман будет восприниматься приблизительно так же, как и следующее утверждение: „В Мытищах была потоплена крупная партия британского чая в знак протеста против британского владычества над Россией.
Она помолчала.
– Бостонское Чаепитие и „Чаепитие в Мытищах", – задумчиво проговорила она. – По-моему, я это уже где-то встречала.
– Еще бы, – согласился я. – Ведь я – знаменитый плагиатор-рецидивист, который и не на такие вещи способен.
– А, нет! В тот раз были Созвездие Рыб и „Килька в томате". Вы согрелись?
– А я и не замерзал. Я вообще никогда не мерзну.
Она выдвинула один из ящиков письменного стола и извлекла оттуда уже знакомую мне папочку цвета маренго. Потом вынула из кармана халата… отвертку.
– Тридцать два мегабайта оперативной памяти для вас – слишком большая роскошь, – сказала она. – При всем уважении к вашему таланту. Вполне достаточно и шестнадцати. Отодвиньтесь.
Послушно заработав ногами, я отъехал к противоположной стене. Примостил пустой бокал на книжной полке и взял в руки томик Гессе. А Момина принялась раскурочивать компьютер. Теперь стали понятны истоки той ее фразы, которую я признал достойной Тольки Евлахова: об использовании мною чужих интегральных схем, спрятанных глубоко внутри.
– Вы электронщица?
Она с удивлением уставилась на меня.
– Боже! У вас ведь была уйма времени, чтобы догадаться.
– Значит, электронщица?
– Нет, конечно! Мне ведь удалось вас уличить. Или вы действительно поверили, что расколоть вас смог бы первый попавшийся пытливый читатель?
Можно подумать, что пытливые читатели табунами бегают за моими сочинениями.
Я тупо уставился в текст „Сиддхартхи".
„И вот однажды он увидел вещий сон. В тот день, вечером, он был у Камалы, в ее роскошном саду. Они беседовали, сидя под деревьями, и задумчивая Камала говорила странные слова…"
Взгляд сам собой скользнул ниже:
„Потом он лежал рядом с Камалой, лицо ее было совсем близко, и он впервые так отчетливо увидел на нем, под глазами и в уголках губ, робкие письмена…"
