— Как так нет? Где же она?
Ясовей развел руками.
— Меня-то что спрашивать! Вы Обрядникова спросите, купца... Увез он куда-то отца и мать с чумом вместе.
Бородачи переглянулись.
— Чем же ты питаешься?
Ясовей пожал плечами, подвинул миску к середине стола.
— Кашей, видите.
Он не понял, почему засмеялись бородатые друзья. А они еще участливее стали угощать его.
— Вот тебе холодец душистый олений. Питайся!
— А вот дежень с толокном, знатная пища!
— Попей еще чаишку. Хорош напиток!
Ясовей охотно подчищал все. Чаю выпил чуть не дюжину кружек, изумив новых знакомых.
— У барыни и то так не едал.
Бородатые заинтересовались: что за барыня. Рассказал всё, ничего не утаив. Хохот гремел на весь трактир.
— Значит, собутыльничал с барыней? Силен мужик! Она закружилась, а ты ей ручкой помахал: кружись, мол, одна, а я пойду, меня воспитывать не надо. Ну и барынин компаньон!
— А что же с этим барыниным компаньоном делать, друзья? Не можем мы его так оставить. Надо пристроить куда-то...
В ночлежке при церковно-приходской школе тесно и душно. Дальние ученики живут здесь неделями, спят вповалку на дощатых нарах, укрывшись армячишками, едят каждый своё, принесенное в котомке за плечами. А те, кто хочет пользоваться общим приварком, ссыпают в артельный котел немудрые припасы, и сторожиха варит им щи да кашу в широкой русской печи. Горяченького похлебать всё-таки лучше, чем всухомятку питаться. Уроки учат с мигающим жирником, сбившись в кучу вокруг чадящей плошки. Поутру бегут в школу ватагой с шумом и гиканьем, не забывая дорогой поиграть в чехарду, перекинуться снежками. Ясовея ночлежники приняли охотно, а бородатые ясовеевы друзья собрали и вложили в общий кошт не очень богатое, но и не совсем скудное довольствие. Иному парню всё это могло бы показаться сном, но Ясовей привык к неожиданностям, и он не принял за чудо, что так нечаянно стал школьником, нашел пристанище и приобрел бородатых покровителей, похожих на Николая Шурыгина, которого они непостижимым образом хорошо знают и даже ждут, как они сказали, в гости.
В школе Ясовей изумил учителя сметливостью и вызвал его недовольство тем, что не хотел признавать дисциплины. Встать за партой без спросу нельзя, слова без разрешения не произнеси, из класса не выйдешь, если учитель не велит, на доске захочется букву нарисовать — и то надо руку поднять и ждать, когда учитель заметит. Всё это для Ясовея странно и непонятно. Но он привыкает. Раз так надо — ладно, спрошу, подниму руку, не отвалится она, пусть учитель радуется, если ему так уж нравится эта игра.
