— Какая же это привилегия?
— Привилегия! Твою жену убил тот, кто любил ее сильнее.
— Нет! Это мерзкая любовь!
— Может, и мерзкая. Но более страстная.
— Никто не любил ее так, как я.
— Вот и я то же самое говорю.
— Я, кажется, начинаю понимать. Вы маньяк и садист, который собирает досье на каждого вдовца, чья жена была убита. Вам мало его страданий — вам нравится преследовать несчастного и внушать ему чувство вины.
— Ну что ты, Жером! Подобное любительство не в моем вкусе. Гораздо приятнее выбрать одну-единственную жертву и всласть помучить ее.
— То есть вы признаете, что вы не я.
— Я ничего такого не говорил. Я твоя часть, которая разрушает тебя. Любому взрослому человеку присуща склонность к саморазрушению. Я и есть эта склонность.
— Вы мне надоели.
— А ты заткни уши.
Ангюст затыкает.
— Что, не получается? Ты все равно слышишь меня?
Жером зажимает уши еще сильней.
— Зря стараешься. Кстати, если зажимать уши, как ты, долго все равно не выдержать. Я же тебе говорил, что руки нельзя поднимать вверх. Можно подумать, что тебе угрожают пистолетом. Зажми уши ладонями снизу, а локти опусти к груди: так ты продержишься гораздо дольше. Если бы ты знал об этом, когда в прошлый раз зажимал уши, чтобы меня не слышать! Странно, что ты об этом не знал, но теперь это уже не имеет значения.
Ангюст с гримасой отвращения опускает руки.
— Теперь сам видишь, что ты — это я. Мой голос звучит у тебя в голове. И ты никуда не можешь от меня спрятаться.
— Я столько лет обходился без вас и найду способ, как отделаться от такого надоедливого соседа, как вы.
— У тебя ничего не получится. Все, назад хода нет. Скажи лучше, где ты был в пятницу, двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, в семь вечера? Я знаю, что полиция уже задавала тебе этот вопрос.
— Да, и она имела на это право.
— Я тоже имею право задавать тебе любые вопросы.
— Если вы знаете, что меня об этом спрашивала полиция, то знаете и мой ответ.
— Да, ты был на работе. У тебя было очень сомнительное алиби, но ты вызвал сочувствие у сыщиков, и они тебе поверили. Ну как же: несчастный и раздавленный горем муж!
— Можете приписывать мне все что угодно, но я не убивал Изабель.
— У тебя совсем нет гордости. Тебе предлагают на выбор две роли: невинной жертвы или убийцы, а ты выбираешь роль третьего лишнего.
— Я ничего не выбираю. Я знаю, как все было в действительности.
— В действительности? Ты что, шутишь? Ну-ка посмотри мне в глаза и скажи: разве в тот день, после полудня, ты был на работе?
