Я увидела Лена раньше ее. Одиноко стоящий в полумраке, он присмотрелся к ней и прочел в ее глазах нетерпение. Ему было жаль моего отца, всю нашу семью, но он растворился в ее взгляде. «Я тону в этих глазах, Абигайль», — чуть не сказал он вслух, но знал, что его остановят.
Привыкнув к темноте, моя мама разглядела поблескивающие металлические лабиринты труб, и мне на мгновение показалось, что ей не так уж плохо в этом огромном пространстве. Чужая территория успокаивала. Давала чувство недосягаемости.
Если бы протянутая рука Лена не сжала мамины пальцы, я смогла бы побыть с нею наедине. Чтобы дать ей краткую передышку от той жизни, которую она проживала как миссис Сэлмон.
Но, разумеется, его прикосновения было не избежать, и она, разумеется, обернулась к нему. Правда, не нашла в себе сил на него посмотреть. Ему пришлось с этим смириться.
От того, что открылось моему взгляду из наблюдательной башни, мне стало дурно. Вцепившись в сиденье, я чуть не задохнулась. Она тут запускает руки в шевелюру Лена, мелькало у меня в голове, а он лапает ее пониже спины, прижимая к себе, и ей невдомек, что в это время мой убийца преспокойно прощается с полицейскими на пороге своего дома.
Я чувствовала, как поцелуи покрывают мамину шею и сбегают к груди мелкими мышиными шажками, опадающими лепестками цветов. Чудовищное и чудесное оказались неразделимы. Поцелуи легкими шепотками манили ее прочь от меня, от семьи, от горя. Ее тело не противилось этому зову.
Лен взял ее за руку и повел к сплетению труб, над которым что-то завывало на разные голоса; тем временем мистер Гарви начал собираться в дорогу; на детской площадке мой брат познакомился с девочкой, крутившей хула-хуп; моя сестра и Сэмюел легли рядышком на ее кровать, полностью одетые, и сходили с ума от волнения, а бабушка в одиночку приговорила третий стакан. Мой отец неотрывно смотрел на телефон.
Мама нетерпеливо срывала с Лена плащ и рубашку; он ей помогал. Но когда она взялась за свою одежду, стянула через голову теплый свитер, потом джемпер, потом водолазку с высоким воротом и осталась в нижнем белье, он лишь заворожено наблюдал.
Сэмюел, повернув Линдси к себе спиной, поцеловал ее в шею. От ее кожи пахло мылом и йодом. В этот миг он захотел всегда быть с нею рядом.
Лен собирался что-то сказать. Мне было видно: мама заметила, что он уже раскрыл рот. Она зажмурилась и молча приказала, чтобы весь мир заткнулся. Потом, открыв глаза, поймала на себе взгляд Лена. Он молчал, стиснув зубы. Она сняла хлопковую сорочку, стянула трусики. Мое тело должно было бы стать точно таким, как мамино. Вот только у нее была кожа лунного цвета и глаза-океаны. А внутри — опустошенность, крах, отчаяние.
