Сооружение, на которое Кижаев обратил внимание, было весьма примечательным не только для Кривова. Обычная голубятня представляла из себя небольшой железный домик с непременной скамейкой рядом и шестом для голубей. Но строение старого Афони было просто монстром в ряду подобных сооружений. Большое двухэтажное деревянное здание самой голубятни было отягощено еще и длинным, кирпичным пристроем, откуда и пробивался свет через небольшое, квадратное окошечко. Некоторые частные дома Кривова по площади были меньше чем эта самая голубятня.
— Как думаешь, Афоня сейчас там? — спросил Кежа.
— Свет есть, значит там.
— Давай-ка зайдём к нему на огонек.
— Да ну его! Поехали, давай! Там же Лолка одна.
Но, не обращая внимания на сопротивление малолетки, Игорь отъехал чуть дальше и, закрыв машину, двинулся в сторону голубятни. За ним не очень охотно последовал и ворчащий себе что-то под нос Пупок.
Дверь в голубятню оказалась незапертой, и, переступив порог, Игорь невольно остановился. В его ноздри ударил забытый, специфичный запах голубятни. Пахло пылью, голубиным пометом, сеном, и это на секунду вернуло Кижаева в детство. Из этого состояния его вывел низкий, тяжелый голос хозяина голубиного дворца.
— Ну, раз пришел, заходи, чего встал на пороге. Не выстуживай помещение.
Голос этот принадлежал рослому, кряжистому старику, полулежавшему на старом, продавленном диване. На плечах старика сидели два белых голубя, еще одного он держал, поглаживая, в руках. Кроме фигуры Афоню отличало лицо: мощное, суровое, изрезанное глубокими морщинами. Кустистые брови и уголки глаз были, как бы свалены чуть вниз, а линия узких губ словно повторяла этот изгиб. Кеже показалось, что старик нисколько не изменился за прошедшие годы, даже не постарел. В послевоенные годы Афанасий Григорьевич Петров был лучшим спортсменом города. Он занимался всеми видами спорта: прыгал в длину и высоту, толкал ядро и метал молот. Но лучше всего он играл в футбол. Более результативного нападающего не было за всю историю города. Это был девяностокилограммовый таран, крушивший любую оборону противника. Редко в каком матче он уходил с поля без гола. Его десятки раз звали попробовать силы в командах первой и даже высшей лиги, но Афоня не мыслил себя вне Кривова. Для него просто не существовало других городов, был только он — Кривов, его болельщики, обожавшие своего кумира, и голуби. Их он держал сотнями. Не только в Кривове, но и во всей области Афоня считался первым голубятником, или, как говорили у них в те времена: «коржатником». Каких пород у него только не было: дутыши и монахи, севастопольские тучерезы и космачи, а за его турманами и бухарскими приезжали из столицы. В послевоенные годы он мог бы сделать себе состояние на торговле голубями, но большую часть он их просто дарил, не считая деньги чем-то стоящим.
