Конкретная социокультурная общность, на определенной ступени ее развития обусловливает тот или иной тип гендерного отношения к феномену детства. Американский психоисторик Л. Демоз, изучая эволюцию детства в истории человечества, эмоционально утверждает: «История детства — это кошмар, от которого мы только недавно стали пробуждаться. Чем глубже в историю тем меньше заботы о детях и тем больше у ребенка вероятность быть убитым, брошенным, избитым, терроризированным и сексуально оскорбленным»5.
Проблема типологии образа детского тела в культурно-исторической перспективе сложна, прежде всего, в методологических обоснованиях типизации, что зависит от исходной системы координат. Рассмотрим в разных ракурсах возможные варианты.
Прежде всего, тело ребенка можно считать опосредующим звеном между телом зародыша и плода, с одной стороны, и телом взрослого со всем многообразием гендерных и социальных символов, с другой. В ином измерении детское тело предстает как среднее звено между бесполым статусом зародыша до определенной стадии развития и поливалентностью пола взрослого человека. В точке пересечения возрастной горизонтали и половой вертикали разворачивается многообразие социальной символики. В первом приближении можно выделить те культурно-исторические типы, для которых детство и тело ребенка не просто первый, несовершенный этап подлинной жизни взрослого человека, но предстает в качестве самодостаточного феномена, важность которого все более осознается в исторической перспективе. Великие духовные традиции: даосская, античная и христианская зафиксировали этот тип отношения. Одним из символов и выразителем глубинной сути учения даосизма является образ святого старца с розовыми щеками и ясным взором младенца. Учение о «прежденебесной» реальности служило в Китае основой концепций самосовершенствования как возврата к детству, к эмбриональному состоянию. «Мягкость и слабость — это попутчики жизни». «В мягком и слабом находится ориентация вверх». Не менее известен и гераклитовский образ, породивший за 2500 лет существования огромное количество комментариев. А. Маковельский склоняется в пользу толкования фиксации вечной юности мира и легкости, с которой совершается мирообразовательный процесс силой Логоса. Напомним это место: «Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство (над миром) принадлежит ребенку»6. Спустя пять столетий евангелист Лука отмечает, что дети есть Царство Божие, а «кто не примет Царства Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Лук.18.7)
