Ужаснувшийся Тильт отвел взгляд. И заметил, что в глубине хрустального черепа, висящего на груди страшного человека, разгорается алый огонь.
Огонь? Или это светится кровь, невесть как туда попавшая?…
Тошнотворно чавкая, сминалась плоть. Хрустели, лопаясь, кости. Натужно скрипели выворачиваемые сухожилия.
И тихо, чуть слышно скулили два человека, забрызганные чужой кровью. К ним и наклонился человек с изувеченным лицом.
– Халл был слишком стар, – сказал он Тонкому Свуту, полуграмотному конюшему из харчевни «Золотой Глаз». – У тебя же недостает мастерства. – Он тронул хрустальный череп. – Ты нам не нужен. – Он коснулся щепотью губ, горла и щек пленника. Провел ладонью по его вытаращенным глазам. И повторил: – Ты нам не нужен.
– Я врал! – отчаянно завопил Далька, дергаясь, извиваясь всем телом и пытаясь отползти в сторону. – Я ничего не забыл! Я пишу по-нашему, по-исидски и по-двеннски! Изящно могу, поэтическим или простым стилем! Я стихи сочиняю! О свет моих очей! Прелестная Аира! Я за твои глаза! Готов отдать полмира! Я учусь хорошо! Я все могу выучить! Я считать могу даже по-аравейски! Даже множить обучен!
Лицо Свута Тонкого, конюшего из Аммлина, хлюпнув, провалилось внутрь черепа. И обезумевший Далька сорвался на визг:
– Я письмовник наизусть знаю! Мне особые секреты известны! Я могу любой узор скопировать! Виньетку! Любую! Одним росчерком!…
– Хорошо, – сказал страшный человек. Он медленно отвел назад руку и ударил Дальку тыльной стороной ладони. Белобрысая голова дернулась, глаза паренька закатились – он булькнул, дважды дернул связанными ногами и затих. Рассеченную перстнем скулу густо залила кровь.
– А как зовут тебя?
Тильт посмотрел в лишенные век глаза и внутренне содрогнулся. Хрустальный череп покачивался перед его лицом.
– Что ты умеешь? – Узловатые длинные пальцы сложились в щепоть. – Не слишком ли ты молод?
– Мне пятнадцать, – сказал Тильт, надеясь, что голос его дрожит не очень заметно. – Я уже почти три года работаю. В Оллесе работал, в Дареме, в монастыре матери Олы, что близ Гарды, потом в заведении почтенного Вана.
– Что умеешь ты, чего не умеет Далька из Детровиц? Тильту похвастаться было нечем. Знал он только два
языка, родной и исидский, – его обычно использовали лекари и колдуны для описания разных снадобий или чар. Учил как-то двеннский алфавит, но так и не доучил. Изящным стилем в полной мере не владел, казался тот ему каким-то безжизненным, а значит, не интересным. Памятью особой не отличался, поэтому не то что письмовника не знал наизусть, но и путался порой, с каким обращением к кому положено обращаться. Потому Тильт просто сказал:
