И на пороге появилась девушка, высокая, очень худая, с длинным измученным лицом; покатые плечи ее были закутаны в оренбургский платок; волосы на затылке завязаны просто, и только пепельные круги под глазами и длинные, еще не наглядевшиеся на свет глаза ее были прекрасны...
Иван Степанович сморщился, засопел и стал придвигаться к своей двери... Девушка мне сказала:
- Вот так каждый день... Напьется, и у него идея такая, что он меня зарезал... И дождусь когда-нибудь. Неудачник он - вот все и виноваты... А когда трезвый - хороший, застенчивый...
Девушка улыбнулась невесело и сказала Ивану Степановичу:
- Ну, уж иди ко мне чай пить... И вы пожалуйте. Я до утра не ложусь.
- Машенька, - проговорил Иван Степанович, - ты пойми... как я мог удержаться... Вот свежий человек, - и он обратился ко мне: - она у меня милая, несчастная...
- Иван Степанович! - перебила Машенька строго.
- Да, да, да... Замолчал, замолчал... - Иван Степаныч притих совсем. Последовал за нами в Машенькину комнату - белую, чистую, строгую, с хорошим запахом сухих трав. На столе стояли свечи и самовар. Иван Степаныч, сгорбясь, сел в тень и скоро заснул. Машенька с улыбкой взглянула на "его из-за самовара.
- Не может отвыкнуть; очень любит свое актерство, - сказала она, - уж чего он только ни выкидывал. Пусть поспит. Не будите его.
В это время вошел ямщик и сказал, что буран полегчал и кони зазябли... Я простился, поблагодарил Машеньку и закачался снова в маленьких санках по ухабам и неверному снегу. В открывшихся тучах стояла круглая луна. Впереди лошадей долго бежал заяц.
- А я маленько соврал, - сказал ямщик, оборотясь, - в кухню-то достучался... кухарка щами угостила и кашей. Рассказывала: шибко она боится у них жить... Вчера, говорит, барин за барышней с ножом по всему дому бегал... Барин, говорит, у них раньше человеком был, а теперь трагик...
МИССИОНЕР
Холодный дождь восьмые сутки заливал. Париж. Гнилое небо иногда темнело совсем, ветер срывал остатки листьев, хлестал полосатыми парусинами, и уже не дождем, а прямо ушатами низвергалась низкая туча на аспидные крыши и асфальт. Фиакры и автомобили, с забрызганными стеклами, катились во множестве, останавливались на перекрестках, воняли бензиновой гарью; под мордами лошадей и мимо сетчатых радиаторов дрожащих от напряжения автобусов сновали двухколесные тачки и велосипеды с ящиками впереди... Все вожатые, кучера и шоферы одеты в резиновые плащи; случайные прохожие перебегали улицу, прикрываясь зонтами; вдоль тротуаров пенились потоки, с шумом уходя в подземелья... Такого дождя давно не помнил Париж...
