минувшего. Теперь и с широких полян нельзя было увидеть на небе розовато-желтых отсветов, а уж меж стволами обступивших тракт деревьев тьма сгустилась настоящая, добротная. Вероятно, где-то здесь, неподалеку, в буреломах, под выворотнями или в барсучьих норах, и пережидала она лето с его короткими и не такими уж непроглядными ночами. Стало прохладнее, но лишь слегка. По лугам да по полянам уже наверняка расползся взбодренный вечерним холодом туман, но старый спелый лес, даже и рассеченный надвое трактом, умел хранить и холод, и тепло.
Братьев, равно как и следов их присутствия, между тем видно не было.
– Не могли же они уже добраться до столицы! – возмущался Виан. – Да и не делают они так никогда, чтобы в ночь перед торгом за постой не платить. Неужели нечаянный барыш их так гонит?!
– Нет, не могли успеть, – утешительно сказал горбунок. – Просто мы медленно идем.
– Так ведь тьма, хоть глаз выколи, – вздохнул Виан. – По полю бы раза в два быстрее шлось.
Некоторое время они шли молча. Едва слышно шелестели и шуршали над головой кроны деревьев, потревоженные торопливо перебегающими по веткам невидимыми с земли упитанными серыми сонями. На голову Виану нет-нет, да и падало, кружась, надгрызенное семечко, а изредка мягкий удар крыла о ветку и сдавленный короткий писк отмечали окончание жизненного пути еще одного грызуна. Парень, в такие минуты посматривающий вверх, лишь один раз успел мельком увидеть силуэт неясыти, бесшумно скользнувший между крон.
– Упитанные, – проговорил Виан, ни к кому собственно, не обращаясь.
– Кто? – не понял конек.
– Сони. Бывало, наловишь их по осени – а они жирные, хоть на хлеб намазывай! Почистишь, нажаришь…
– Ты что, есть хочешь? – спросил горбунок.
– Ну, не то чтобы очень… Но вообще-то не отказался бы. А ты чему так удивляешься? Не знал, что сонь едят?
– Знал, знал, – отмахнулся конек.
Он остановился и почесал копытом живот. Рассуждения спутника разбудили почти уснувшие воспоминания о пирогах – с грибами, с визигой, с вареным яйцом, – о твороге, о копченой рыбе, о кальмарах, запеченных в тесте, о супах, о сочном, шипящем и скворчащем на огне мясе – хоть бы и тех же сонь, – покрывающемся золотистой корочкой и распространяющем вокруг себя восхитительный аромат. Короче, обо всем том, что так любо Лазаро-человеку и чего совершенно не принимает конский желудок.
– О, вон они, – обрадовано воскликнул вдруг Виан. – Я огонек вижу – не иначе костер горит!
