— Ты смотришь. А я долблю.
— Вот! — кричит она.
Соскальзывает с моего крючка с чмокающим звуком, который в голой комнате просто оглушает, честное слово, засовывает себе туда руку, по-моему, по локоть и давай наяривать, так грубо, как я и не решаюсь. А потом раз — левой рукой хватается за мой член и в две руки мастурбирует нас обоих. Я стою на коленях, упираясь ими ей в попу, и смотрю на неё. Жгучая похоть сгущается в темноте. Мы практикуем коитус интеруптус.
— Уже! Уже! УЖЕ! — вздрагивает Катрине. Шар в лузе. Я догоняю секунд через пятнадцать, много двадцать. Почти всё вытекает ей в ладонь и немного на левое бедро. Спермы много, мы давно не занимались сексом. Она что-то комковатая на вид. «Фуф», — говорит Катрине и смеётся.
Вот мы и отпраздновали новую квартиру.
Пока мы лежим обнявшись и моя рука покоится на её талии, а сам я думаю о том, что зябну и как мы скоротаем ночь на голом полу, Катрине тоже различает музыку.
— Слышишь?
— Слышу. Что-то знакомое.
— Уитни Хьюстон, а песня — «I Will Always Love You»[1],— хохочет Катрине.
— Ты думаешь? А не Беттан? Ну что, хорошо было?
— Уу, — тянет Катрине.
— Блядская пиздёнка, — произношу я.
— Отстань!
— Ты такая мокрая, из тебя льётся, — говорю я зачем-то, видно, чтоб подразнить её, показать ей, куда она катится.
— Заткнись! — огрызается Катрин.
Музыка замолкает. Это у соседей сверху.
Потом шарманку заводят снова. Десяти, ну пятнадцати, секунд хватает нам, чтобы удостовериться: это тот же самый хит «I Will Always Love You». Басы мягко гукают в потолок, голос растворяется в бесконечно-протяжных руладах, дыхательная техника за гранью возможного, будто узкая багряная линия прочертила серый бесстрастный потолок.
— Какого чёрта запузыривать одно и тоже два раза подряд? — задаю я вопрос.
— Наверно, это привидения, — предполагает Катрине. — Неприкаянная душа бедной кассирши из магазина «RIMI», утонувшей во время вожделенного отпуска на Канарах. Не в силах упокоиться с миром, несчастный призрак часами гоняет любимую песню. И так каждую ночь.
Она хмыкает.
— Сомневаюсь, что кассирша жила в таком доме.
— Ладно, пускай элитная куртизанка, которую нашли задушенной.
— А если в порядке мыслительного эксперимента предположить, что мы имеем дело с живым существом? — спрашиваю я.
— Тогда это одинокая сентиментальная тётка, — морщится Катрине.
У нас нет записей Уитни Хьюстон. Я всегда числил её заодно с Элтоном Джоном, но эта мелодия, которую я раньше не слышал, производит другое впечатление, она более глубокая и подлинная. В ней есть нечто настоящее. Любовь, наверно. Возможно, нам следует купить проигрыватель. Мы лежим на влажной, измазанной спермой махровой ткани «фротте», агаве, каучуке и дубе. Уличный свет окутывает Катрине шафрановым цветом. На третьем этаже поёт Уитни Хьюстон.
