Власов не стал его разубеждать.
На улице было совсем стемнело - сказывалась двухчасовая разница во времени. Было холодно; с низкого неба сыпались редкие мелкие снежинки, неприятно коловшие лицо. "Паршивая погодка" - будто услышав его мысли, пробормотал офицер. Фридрих невольно усмехнулся: похоже, даже местные жители не очень-то жалуют знаменитый русский климат.
Мальчик упорно молчал, цепляясь за мужскую руку, и лишь смотрел по сторонам округлившимися глазами.
На припорошенном снегом бетоне их дожидался белый медицинский фургончик с красным крестом на боку и серебристая полицейская "сука" с российским двуглавым орлом. Власов поморщился, увидев его: неприязнь к жаргонному смыслу термина поневоле передавалась и буквальному. Фридриху не раз приходило в голову, что двусмысленная репутация России и постоянные подозрения в двойной игре, распространённые в Управлении, как-то связаны с её злосчастным гербом. Никому-то этот герб-мутант не приносил счастья - ни Византии, ни Австро-Венгрии... Впрочем, российское руководство в последнее время давало достаточно обоснованные поводы для подобного отношения к себе.
Фрау Галле, видимо, уже погрузили в медицинскую машину. Туда же отправили и маленького Михеля - тот не сопротивлялся, только напоследок сильно сжал руку Власову, словно утопающий, хватающийся за выскальзывающий канат.
Фридрих полез на заднее сиденье "суки", игнорируя возмущённые возгласы офицера. Уже устроившись на заднем сиденье, он показал водителю удостоверение. Тот мельком глянул на готические буквы и махнул рукой офицерам - узнаваемым интернациональным жестом, означающим что-то вроде "ребята, всё в порядке, это свой".
Через минуту господа офицеры заняли свои места - один спереди, один рядом с Фридрихом. Оба изучили удостоверение, на этот раз куда внимательнее.
- Коллега, значит, - пробормотал себе под нос тот, что сидел рядом, посмотрев на Власова с невольным уважением.
- Я знаю русский, - на всякий случай сказал Власов. - Точнее, это мой родной язык.
В салоне "суки" сразу потеплело - словно включили печку.
Когда машина доехала до здания аэропорта, Фридрих успел рассказать коллегам то немногое, что знал и считал возможным сообщить о странной истории с пассажиркой Галле. Офицер, в свою очередь, пожаловался на погоду, рассказал пару баек об аэродромных делах (байки были стандартные, узнаваемые), а также позвонил в аэропорт какой-то "Анечке". Власов чуть напряг слух и услышал хорошо знакомое: "Анечка, тут один человек есть... у дойчей безопасником работает... хороший человек... говорю тебе - хороший человек, поняла?.. ну да, наш... ты уж без формальностей его проведи... лады?... ну и славненько." Опять некстати вспомнилась украинская кровяная колбаса. Тут Власов поймал себя на том, что голоден. Даже американский ужин он не успел съесть, всё из-за той же некстати подвернувшейся журналистки и её семейных проблем.
