Лефитт: Ну надо же. Здесь? Что мне надеть? Ох, всегда смущаюсь, когда разговариваю со знатью.
Бораан: Однако ты ведь тоже – знать.
Лефитт (смущенно): Вот именно. Я давно уже с собой не разговариваю.
(Миерсен, «Шесть частей воды». День Первый, Акт III, Сцена 3)
Он развернулся и повел меня внутрь особняка. Я следовал за ним, стараясь не кривить губы.
Особняк просто кричал о достатке: высокие и широкие коридоры; зал с портретами, вероятно, предков; мебель прочная, элегантная, и не без вкуса. Не хочешь, а зауважаешь. По пути я видел еще четырех стражников, которые сражались главным образом со скукой. Очень похожи на тех, что снаружи, но без металлических шляп. Наверное, для собственной безопасности: когда никого нет, можно опереться о стенку, не рискуя ее поцарапать.
Двойной лестничный пролет и галерея над главным залом, панели белого дерева, перила из полированной древесины на три тона темнее. Два стражника у дверей, обменявщись взглядами с дворецким, резко скрестили свои громадные топоры, преграждая вход. Ротса от резкого движения подпрыгнула у меня на плече, а Лойош забеспокоился. Я тоже. Но пока беспокойство не стало чрезмерным, стражники снова вернули топоры в прежнее положение, и вход открылся. Дворецкий тут же сделал шаг вперед и сказал…
Как бы это получше передать? Нечто очень глупое и в рифму, толком и не переведешь. Самое большее, на что я способен, это «Барон Владимир Мерс, склоняя колено, умоляет господина графа принять…», но речь была гораздо длиннее и глупее. По-фенариански рифмуется практически все, так что возможно, что это было случайным совпадением, но я так не думаю. Наверное, я бы расхохотался, не случись все столь неожиданно.
Граф находился в помещении, которое, несомненно, именовал «кабинетом». Старый, очень старый человек, крупного сложения, хотя с годами несколько усох. Руки, сложенные на столе, покрывали морщины, вены вздулись. Глаза были мутными, а нос изрядно красным. Волосы и остатки усов совершенно седые. Кожа, как и у меня, смугловатая, но с нездоровым отливом. На нем было нечто вроде красной мантии поверх чего-то синего и вельветового, так что он выглядел еще крупнее и еще болезненнее. Мантия расшита прихотливыми завитками, вероятно, знаменующими генеалогическое древо или нечто вроде того.
Таковы был первый из встреченных мной представителей благородного сословия моей родины. Не скажу, что я пришел в восторг.
