Избранное. Фреска ; Лань ; Улица Каталин | страница 3
«Фреска», первый роман Магды Сабо, построена целиком на внутренних монологах персонажей. Никакой экспозиции, никаких пояснений, представлений и «анкетных данных» — никакой помощи читателю. Мы еще ничего не знаем о героине, проснувшейся в гостинице родного городка, и сразу оказываемся внутри водоворота обуревающих ее мыслей, чувств, воспоминаний, нынешних и давних — да еще разной давности! Всплывают на поверхность ничего пока не говорящие нам имена, чтобы тут же опять кануть в неизвестность, оставив лишь звенышко каких-то сложных, напряженных отношений; но не успевает читатель за эти звенышки ухватиться, как в ушах звучит уже другой голос — его обладатель явно иначе смотрит на мир, иные и речь его, и чувства, иные связи с людьми, однако постепенно во всем этом ином, своем проступают очертания чего-то уже знакомого, уловленного раньше, люди, события начинают приобретать объемность, реально друг с другом сближаться… И когда та или иная тема подхватывается новым голосом — опять незнакомым — третьим, четвертым, пятым, — то ее уже узнаешь, как узнаешь затем повторяющиеся, вновь и вновь вступающие, перемежающиеся голоса. Незаметно для себя читатель оказывается не вне, а внутри той жизненной круговерти, в какой страдают, любят и ненавидят сами участники действия.
На страницах небольшого по объему романа бурлят страсти, события, проходит целая эпоха — с довоенной поры до первых ростков новой жизни, — и все это не в ретроспективном пересказе, вообще не в пересказе, а так, как хранится все важное в памяти человеческой, связанное тысячами живых нитей с нашим сегодня.
Не только угрюмая бездуховность семьи провинциального протестантского священника запечатлена на этой фреске со страстной негодующей силой — на ней проступают и контуры гораздо большей человеческой общности в момент исторической ломки, когда первая же рухнувшая стена старого социального строя открыла на всеобщее обозрение таившуюся за ней нравственную фальшь и гниль. Внешне респектабельный дом старого пастыря становится в романе неким средоточием многих социально-этических конфликтов времени, и почти никто из его обитателей не в состоянии достойно и мужественно, по-новому, их разрешить. Даже Аннушка, единственная непокоренная и творчески яркая душа, все же решившаяся бежать из мертвого родительского дома (это происходит в день, когда без боя занявшие городок советские солдаты своим неожиданным для запуганных обывателей добродушием словно приоткрыли ей путь в большой и трудный, но подлинный мир), — даже Аннушка на долгие еще годы сохранит в сердце страхи и ощущение бессилия, вынесенные ею из ее прошлого. Девять лет живет она в другом мире, управляемом другими законами, но все не отпускает ее пережитый в детстве и ранней юности кошмар. Сколько видела она здесь душевных мук, убитых надежд на простое человеческое счастье, искривленных, понапрасну загубленных жизней: ее несчастная мать, повредившаяся в уме от непреодолимого отвращения к насильнику — священнику-мужу; Янка, нелюбимая дочь и нелюбимая жена, бессловесная рабыня в собственном доме; да и сам отец, священник Матэ, этот угрюмый тиран, — он тоже жертва и становится жертвой после первой же своей пирровой победы над волей другого человека — жены, лишенной им права на ей нужное, ею избранное счастье. И сколько здесь лицемерия, ханжества, прямой подлости, которые с непреложной закономерностью расцветают всегда на почве всеобщей скованности, несвободы.