Для зимней одежды раздали закупленные еще в Анадыре и бухте Провидения оленьи шкуры и камусы. Так как в палатке спать уже было довольно прохладно, Ушаков попросил Нанехак сшить ему спальный мешок.
Она быстро исполнила его просьбу. Мешок был сшит из хорошо выделанных оленьих шкур, был мягок и неожиданно просторен.
— Тут можно вдвоем поместиться! — весело сказал Ушаков, разложив мешок на постели.
— Я его сделала таким, чтобы было теплее, — объяснила Нанехак. — Когда мешок тесен, в нем может быть и сыро, и холодно… Ты видел, что кухлянки мы шьем тоже просторные, не в обтяжку. Так лучше.
Нанехак говорила медленно, чтобы Ушаков мог ее понять.
— Большое тебе спасибо, Нана!
Он чувствовал, что женщина относится к нему с какой-то особой нежностью и теплотой, но не придавал этому значения, считал, что она видит в нем прежде всего начальника. Все эскимосы были дружелюбны к нему, и Ушакову нравилось, что в этом добром расположении не было ни тени подобострастия, ни заискивания. Пожалуй, они даже с удовольствием указывали ему на какие-то промахи, любили давать советы…
Ушаков поставил перед собой задачу обойти все яранги лично и выяснить, кто еще в чем нуждается.
Хотя на острове стояли те же яранги, какие были в бухте Провидения, казалось, что в них появилось что-то новое, солидное и крепкое. Прежде всего — негаснущий костер, над которым всегда висел чайник. Тепло, горящие жирники в глубине меховых пологов, ряды деревянных бочек, заполненных мясом и жиром, висящие снаружи почерневшие от ветра и солнца куски моржатины, сытые, довольные лица людей.
Тагью поднял на высокие подставки свою байдару.
— Скорее бы закончить работу и заняться охотой, — сказал он. — Лед приближается к берегу, и моржи могут уйти.
Ушаков тоже думал об этом.
— Ну, еще чуть-чуть осталось, — сказал он Тагью. — Послезавтра можем выйти на моржовую охоту.
— Вот это хорошо! — обрадовался эскимос. — Надо запастись мясом не только для себя, надо подумать и о собаках.
— Да, это верно. Зимой нам придется много ездить, — сказал Ушаков.
— А без корма куда поедешь? — заметил Тагью.
В яранге Таяна слышалась музыка. Молодой хозяин пытался наиграть на мандолине мелодию исполненной в прощальную ночь песни.
— Здравствуй, Таян, — сказал Ушаков, войдя в чоттагин.
— Здравствуй, умилык, — ответил по-русски Таян.
Он довольно свободно говорил по-русски и по-английски, и с ним легко было общаться.
— Как твои дела? — поинтересовался Ушаков, оглядывая жилище.
