— Он не мальчик! — повторил отец. — Это когда он уходил от нас учиться на большого человека, тогда он был мальчик, и мы отрывали его с болью от нашего сердца. А теперь он зрелый муж, имеет паспорт и комсомольский билет!
Вэкэт чувствовал себя растерянным. Он не нашел ничего лучшего, как передать, что пастухи из стада просили их сменить.
— Ничего, — махнул рукой один из пожилых пастухов. — Несколько лишних часов подежурят, не зима теперь — лето.
Вэкэт прошел в глубину яранги и уселся у костра на связку оленьих постелей. Мать ласково улыбнулась. Она тоже была навеселе. Вэкэт заметил это по ее нерешительным движениям и по тому, как, обычно экономная, она беспрестанно подкладывала тонкие прутики полярной березы в пламя. Туар положила на отдельную тарелку большую сочную кость, порылась в посудном ящике и достала оттуда вилку с погнутыми зубьями и тупой столовый нож.
— Поешь, — тихо сказала мать. В ее голосе слышалась ласка и какая-то неуверенность. Она не знала, как обращаться к сыну, как с ним говорить: он вырос вдали от родной яранги, без родительского участия. В нем было много чужого и незнакомого. А как было бы хорошо прижать его к груди, ощутить его горячее молодое сердце, напеть старую колыбельную песню, снова почувствовать себя молодой, полной надежд и ожидания чего-то светлого, волнующего. И вот это будущее перед ней, ее сын Вэкэт, получивший в школе второе имя — Роман… Мать смотрела, как он ест, пренебрегая вилкой и столовым ножом, и тихие слезы катились из ее глаз. За столиком шел разговор.
— А я ему говорю: пусть не болтает пустое — нельзя зверя держать в неволе, он не человек, которого можно посадить в тюрьму…
— А вездеход купить можно? Автомобили продают, а почему нельзя вездеход?
— Красная Армия может побить всех! Это я точно знаю. Пусть американский империализм дрожит!
— Кто дрожит? Если замерз — выпей.
Иногда в этом многоголосии слышалось отцовское:
Сепь та сепь курк-о-о-ом!
Солнце уже поднялось высоко, и лучи его били прямо в распахнутую дверь, пронзая столбы синего дыма.
Вдруг солнечный свет померк: в дверях возникла фигура Выргыргына. Он, прищурившись, всматривался в сидящих.
Стоя спиной к солнцу, Выргыргын казался сидящим в чоттагине черным силуэтом, и его лицо было темной маской с белыми зубами и блестящими от гнева глазами.
— А вы сидите здесь! — крикнул Выргыргын с порога. — Мы ждем смену, а они пьют! И бригадир здесь!..
Бригадир медленно поднялся со своего места и осторожно понес полную кружку Выргыргыну, который уже переступил порог.
