— Не дари меня!
Взрослые понимания и детские страхи органично в ней уживались. «Претендентам» она наставительно разъясняла:
— Людей не одалживают и не дарят! Вы что, не знаете?
От перезвона орденов и медалей, от умиленных взоров и бессмысленных предложений мы с внучкой после завтрака скрывались в лесу, на лужайках, на речном берегу…
Утром того дня мы, как обычно, вышли из своего номера… Но я вспомнила, что надо было позвонить Анечкиным родителям и ответить на их ежедневные вопросы: не забыла ли Аня, что у нее есть мама и папа, что она сказала оригинального, чем поразила видавших виды героев и героинь и каковы наши конкретные планы на предстоящий день. Эта утренняя процедура была обязательной. Иначе родители, по словам жены моего сына, «места себе не находили». Чтобы они свое место нашли, я вернулась в номер, а внучка осталась ждать меня в коридоре.
Выслушав наставления невестки, вняв ее тревогам и пожеланиям в укороченном варианте, так как предупредила, что Аня меня ждет, я вернулась в коридор.
Но внучки там уже не было.
«Что будет, то будет, и как будет, так будет!» — говорила я себе перед атакой на фронте. Но та, почему-то безотказно успокаивавшая меня фраза, в этом случае не сработала… Я позвала Аню, но никто не откликнулся, потому что некому было откликаться. Внезапное, еще необъяснимое беспокойство наэлектризовало мои больные, привыкшие безвольно тащиться ноги, — и я, впервые ощутив, что значит «не чуять под собой ног», побежала вдоль коридора.
Внучки не было ни на нашем третьем этаже, ни на втором, ни на первом. Ничего еще не стряслось — однако необычность ситуации удесятеряет смятение. Куда могла моя дисциплинированная, так боявшаяся за бабушкино сердце Анечка вдруг уйти? Как могла не дождаться меня? И зачем ей понадобилось уходить одной? Ведь подстилки для полян и песчаного берега, бутылка с водой и книга со сказками были у меня, в сумке, которую мы называли «походной».
Каждого, кто мне встречался, я спрашивала: «Мою Анечку не видали?» — «Нет, а что случилось?» Эти ответы-вопросы все настойчивее убеждали меня: что-то случилось. Я все смятеннее объясняла, что она куда-то исчезла, пропала. И каждый поспешно, но с предельным сочувствием успевал сказать мне, что время мы переживаем очень опасное, что детей воруют, берут в заложники… и что надо незамедлительно вызывать не милицию, а «спецназ». Но я понимала, что до спецназовского прибытия не доживу… Мне необходимо было действовать, передвигаться самой. Я верила только своим ногам — и они несли меня в зеленые чащи, сквозь которые мы с Анечкой продирались, на те поляны, где раскладывали свои подстилки, и на речной берег, и на лодочную станцию… Нигде Аню не видели.
