— В лоб целуют покойников. Или родственников…
— Что тебе известно про поцелуи? — насмешливо осведомилась сестра.
— Почему? Я читал… И видел по телевизору.
Сестра взглянула на меня с высокомерным пренебрежением десятиклассницы к шестикласснику:
— В лоб и куда угодно можно поцеловать так же пламенно, как целуют в губы. Уж поверь мне!
В этом случае я ей поверил.
— Та женщина с игривыми, легкомысленными кудряшками… металась у отца на груди!
Я подумал, что метаться ей было удобно, потому что грудь у отца широкая и на ней много места. Это меня огорчило.
— Потом она вырвалась…
— Откуда вырвалась?
— Из его объятий.
— Он ее обнимал?!
Сестра взглянула на меня с жалостью:
— Чтобы страстно поцеловать, надо сперва обнять.
— Он ее, значит… страстно? И пламенно?
— А она его еще гораздо страстнее. Если б ты знал, что такое последний… прощальный поцелуй!
— Ты уверена, что он был прощальным?
— В чем можно быть уверенной, когда речь идет об интиме? — с болью настрадавшейся женщины ответила Клара.
— А что было дальше?
— Она побежала от него по бульвару. А отец смотрел вслед, как будто от него убегало счастье.
Настроение у сестры почему-то все улучшалось, а у меня, напротив, все ухудшалось.
— Значит, ты говоришь… она, та женщина, была совсем молодой?
— В сравнении с мамой — просто девчонка!
У меня подкосились ноги — и я тихо присел на корточки:
— Когда она удирала, отец ее догонял?
— Повторяю: он как вкопанный смотрел ей вслед. Да она, в общем, и не удирала, а «делала вид». Ее вполне можно было остановить.
— Но он же не стал останавливать! — Я поднялся на ноги. — А ты-то где была в это время?
— Пряталась за телеграфным столбом. Там он и оказался у меня в руках!
— Столб?
— Не столб, а наш с тобой папа… — Клара победоносно прошлась по комнате. — Отец без конца мною повелевает. Но отныне повелевать ими буду я!
— Кем это ими?
— Нашими с тобою родителями.
— Что, и мамой?
— И она у меня в руках!
Я посмотрел на Кларины руки — и они показались мне опасными, как западня.
— Мама?!
Я снова присел на корточки.
— Не удивляйся, пожалуйста… Безвинных не существует. А все тайное, Боренька, становится явным. Особенно же в интимной сфере.
Клара, сколько я ее помнил, а может, и еще раньше, с детского сада, высказывалась так, будто прожила долгую и сложную жизнь.
— Про маму не ври!
— Я вру? Ха-ха-ха… Вы ездили в Евпаторию? Лечить твои бедные легкие?
— Ну и что?
— А не ты ли рассказывал мне потом про Александра Савельевича? С которым наша мама частенько прогуливалась по парку? Особенно вечерами… Тут бульвар, а там — парк. Очень похоже!
